Утро. Я поднимаю взлохмаченную голову с твоего плеча.
Целуешь меня в лоб и уже влажную от слез обиды щеку.
Ты уходишь гулять с собакой, унося с собой частицу меня в следах яркой помады, шрамиках от ногтей на твоей спине. Я чувствую каждый сантиметр твоего тела: от непослушных волос, до родинки в тайнике ягодиц.
И я завидую твоей собаке, этому слепо преданному тебе и так же слепо ненавидящему меня животному с крысиными ушами и вечно влажными глазами навыкате. Ей ты уделяешь гораздо больше времени.
Дорожишь своей работой, машиной, собакой.… А где мое место в твоей жизни?
Знаешь, почему я опять задала этот вопрос, на который нет ответа уже который год?
Потому что сегодня я ухожу. Я больше не буду мешать тебе думать. Не кричи, не надо срывать голос, ведь у тебя завтра важное совещание… Я согласна с тобой: ты никогда ничего мне не обещал…Милый, я так тебя люблю! Позвони мне, когда все решишь.
Дни, недели, месяцы – так шел год.… За ним начался второй.… Где ты? Как живешь?
Я давно не слышала твой голос. А как-то ты мне приснился…
Я знаю, что у тебя неприятности: фирма разорилась, машину угнали, а преданный пес умер от какой-то неизлечимой собачьей болезни. Жалко. Мне так нравилась его бархатистая шерсть и неправильный прикус, из-за которого не одна выставочная комиссия выбраковывала его.… За что он меня так ненавидел? Я думаю, что из всех моих неоспоримых достоинств, ему нравились только мои туфли с хрустальными витыми каблуками, - те самые, которые ты купил для меня в салоне “Эконика” на первую прибыль – первый доход предприятия, производящего морозо-жаростойкие оконные рамы. От солнечных лучей, проникающих сквозь их непробиваемые стекла, погибли все мои цветы.
Какая-то лабораторная экспертиза, натравленная на тебя конкурентом, установила, что в материале, из которого они изготовлены, количество токсичных веществ значительно превышает положенный уровень. И ты все время знал об этом, но не хотел менять поставщика материала. Конечно, ты был жаден до денег. Ни разу за все время, которое мы провели вдвоем, ты не высказывал слов сочувствия, не радовался искренне успехам других, не посылал поздравлений родственникам по праздникам.
Когда я была в командировке в стране, расположенной по другую сторону океана, ты позвонил мне один раз за два месяца, и только потому, что в праздничные дни льготный тариф на междугородние звонки.
Я оставляю за собой право жалеть тебя. Пусть тебе это не нравится, но ты заслуживаешь только жалости.
- Да, я тебя хорошо слышу.… Вернуться? Зачем?
Может, в будущей. Не беспокойся, я обязательно скажу сыну, что он может видеться с отцом. Хотя вряд ли это понравится моему мужу, чью фамилию носит малыш.
Тот щенок, который сейчас лижет мне ладонь, такой смешной и такой же лохматый, непричесанный, как и ты. Вы с ним очень похожи. Я дала ему твое имя. Обещаю, что подарю тебе одного из его будущих крысоухих потомков. Ведь сейчас тебе больше всего нужен друг.
Теперь я поняла, почему ты любил больше меня собаку, – она не была способна на предательство, и не просила ничего кроме любви…
Как я хочу быть на ее месте!
15.09.99.
На моей кухне: в мойке, встроенном шкафу и под электрической печью живут тараканы. Очень часто, почти каждую ночь, я слышу музыку вальса, под который они танцуют.
Готова поклясться, что их дискотека находится в музыкальном центре, который по ряду причин: отсутствие места и дисгармонии с минималистической обстановкой малогабаритной однокомнатной квартиры, был перемещен на широкий подоконник кухни, какой бывает только в старых домах.
У каждого человека свои страхи. Кто-то боится темноты. С этим у меня все в порядке. В ранней юности я на спор ночью караулила у памятника на кладбище, желая доказать отсутствие в этом мире такого явления, как призраки. О том, что я там увидела, буду молчать до конца дней, и никому не удастся раскрутить меня на разговор о покойниках. Уверена только в одном: лучше их не трогать.
Кто-то боится крыс. До недавнего времени у меня была назойливая подруга, изводившая своей дружбой. Для нее в порядке вещей было позвонить в два часа ночи, (когда я – прирожденная сова, пыталась заснуть) только для того, чтобы сообщить о своем новом бой-френде. От нее мне пришлось избавляться с помощью крысы Алисы, - очаровательного животного с голым розовым хвостищем, глазами-бусинами и естественным природным окрасом серой подвальности.
Удивительно сообразительному существу понадобилось только около недели для того, чтобы научиться смирно сидеть в сумке и по сигналу – тихому цыканью, выходить наружу и усаживаться у моей ноги, эффектно отогнув хвост и плотоядно принюхиваясь.
Когда я пришла на день рождения “подруги”, произошел небольшой сбой, ЧП. Крыса, выпущенная из сумки, не стала демонстрировать чудеса дрессировки, а пошла гулять по комнате. Гостьи визжали, балансируя на стульях, а именинница храбро пыталась достать лопаткой для торта Алису, свешиваясь при этом так, что бока выпирали из-под обтягивающей блузки, вызывая неприятные ассоциации по цвету с несвежим рыбным заливным.
Выловив крысу, едва живую от страха и полуоглохшую от криков, я начала извиняться, ссылаясь на то, что преданное животное просто “увязалось” за мной.
Не знаю, поверили моему объяснению, или нет, но только больше в этот дом меня не звали и никогда не звонили, а я со спокойной совестью удалила их номер телефона из “черного списка” и сплясала самбо на осколках нашей дружбы.
Но тараканы! Как я их боюсь! Когда я вижу этих рыжих, проворных существ, с длинными усами и наглым взглядом вполне разумных глаз, то готова закричать от неприличного животного страха.
Казалось бы, чего тут бояться? Но тараканы сознают свою власть надо мной. Отплясывая невероятные танцы на коробочке ловушки, заботливо купленной специально для них, они выражали полное презрение ко мне, большой трусихе.
Они гордо шествуют по квартире, открывая все новые и новые владения, создавая свою карту мира. Недавно у них была презентация курорта в лоджии. Там, среди декоративных помидоров и махровых маргариток, они греют свои рыжие хрусткие тела на скупом летнем солнце.
Каждую ночь я натягивала одеяло на голову, чтобы не слышать их шороха, омерзительного шуршания шести лапок помноженных на количество особей в стае. Я знала, что до утра они будут глумиться над неосмотрительно оставленным в вазе печеньем, будут выполнять акробатические трюки: смертельный номер “прыжки с двухкамерного холодильника на пол”.
Но сегодня я решилась. Я вышла на тропу войны, вооружившись туфлей и мухобойкой. Зажгла свет. Насекомые замерли и, как по команде, повернулись в мою сторону. Я предъявила ультиматум: требование в ограниченные сроки покинуть территорию моей квартиры. С минуту они созерцали меня, потом я услышала смех. Тогда я ударила по самому крупному, предполагая, что это вожак. Тараканы повернули и бросились наутек.
А смех продолжался. Обернулась. В раме дверного проема стоял брат и смеялся. Смеялся надо мной.
Я победила свой страх, но еще целую неделю была посмешищем для родственников и друзей. А тараканы все же ушли. Может, они приняли мой ультиматум?
Приятно сознавать, что можно пройти в темноте босыми ногами по полу и не наступить на жесткого жука, не почувствовать его шевеление под сводом стопы. Знать, что никогда больше не услышишь тараканий вальс.
23.11.99.
Выцветут мечты, желанья,
Пропадут любви страданья.
И над каждым человеком,
Прогнозируя конец,
Нимбом светит имя века
В заплетении колец.
(“Двадцать первый век”)
На краю ниши кратера потухшего вулкана сидел мальчик лет шести-семи. Босые ноги, запачканы мелкой пылью золы, накопившейся у кромки и лежавшей пухлой горой на дне жерла. Темные волосы неумело и неправильно подстриженные, слегка похрустывали под дуновением душного ветерка. Перхоть белыми полупрозрачными хлопьями, похожими на клочки полиэтиленовой пленки, облетала под дуновением ветерка. Изъязвленная кожа хранила на себе след кислотных дождей, так часто идущих в это время года. По новому времяисчислению, введенному Справедливым Властелином, шел восемнадцатый месяц года Вневременья третьего и предположительно последнего этапа развития человечества.
Мечты уносили вдаль. Сказки, рассказанные дедушкой-старейшиной, давали простор детской фантазии. Когда-то на месте этого мира был другой, где люди обладали гибким умом и относительно сохранной памятью. Это был второй этап развития – Научно-технический. Во время него жили люди, - странные люди, которые употребляли пищу в природном виде. Усваивая продукты, они использовали непонятную пищеварительную систему.
В период Вневременья, все химические элементы, необходимые человеческому организму, вводятся внутривенно, подчас вызывая аллергические реакции. Потому такие процедуры проводились раз в месяц. Жили теперь мало, излучение зараженной земли, порождало страшных мутантов. Природа жестоко мстила за столетия рабства, угнетения и пренебрежительного отношения, создавая невообразимые создания, наделяя их разумом и способностью к саморазвитию. Все существа были интеллектуалами, даже надоедливые мухи и лесные клещи. По планете от экватора к экватору шагали бескрайние леса с хищными корнями и цепкими ядовитыми усиками. Эти заросли населяли перьехвостые макаки и циклоповые жабы, паразитирующие на телах камневидных баобабов. Воздух был полон мошкары, которая гудящей тучкой кружилась над ребенком, привлекаемая солоноватым запахом сукровицы. Мальчик болезненным нервным движением дернул плечиком – память о болезни, перенесенной два года назад, и вновь погрузился в мечты.
Старейшина был одним из немногих, выживших после катастрофы. Он обладал поистине бесценными знаниями: способы спасения от страшных инфекций, секрет волшебной жидкости, защищающих от цепких корней и острых шипов росяной лозы. Жидкость была аналогом плавиковой кислоты, ее формулу старейшина помнил со времени работы научным сотрудником в одном из университетов Научно-технического этапа развития мира. Каждое его изобретение помогало выжить, сберегало единицы жалких остатков человеческих особей. Когда численность людей стремительно стала падать от бесконечных стеклянных ветров во время периода бурь, старейшина изобрел магическое поле, предохраняющее от осколков, целящихся в самые незащищенные места тела: боковую шейную артерию и паховую и височную области.
Разумные ветра, хитрые тучи – обманчивая погода предвещала утром спасительный туман и не говорила об изнуряющем ночном зное.
Человек потерял большую часть знаний в технической и научной областях и теперь с трудом вспоминал необходимую для выживания информацию.
Из людей, выживших после катастрофы, только старейшина мог помочь восстановить утраченную власть над природой, но он утратил стойкость разума и мечтал совсем о другом. Ночами он работал в своей лаборатории над каким-то сложным механизмом, но характер, суть его работы держались в строжайше секрете, даже мальчику, самому любимому из его правнуков, он никогда не говорил, зачем он сидит в душном, тесном помещении долгими ночами, когда наконец-то можно покинуть убежище и под спасительным покровом туманного утра погулять по развалинам крупного мегаполиса.
Мальчик накинул на голову капюшон и затянул тонкие коричневатые дратвенные шнурочки на хрупкой тонкой шейке, такой слабой, что голова с трудом удерживаемая на слабой опоре, клонилась в бок. Маленький пальчик случайно коснулся рубца, оставленного одним из недавних стеклянных дождей. Ему показалось, что кто-то смотрит на него.
Рядом стоял старейшина. Мальчик с усилием поднял голову и заглянул в безумные глаза старца.
Старейшина положил руку на маленькую голову, погладил острые прутики волос и сказал: пойдем, малыш, скоро опять начнется буря.
16.03.00.
У дороги, возле асфальтовой ленты, рос старый тополь. Он жил на этом свете так давно, что почти не помнил, как случилось, что он пушинкой оторвался от матери, как долго его нес суровый северный ветер мимо людских городов, где росли другие стройные красивые или уродливые деревья. Почти забыл, как хотел остаться с ними. Он молил об этом ветер, но тот непреклонен и на все просьбы отвечал: “ты должен быть в другом месте. Твоя судьба возле новой дороги”.
Так тополь попал сюда. Много лет он рос, пуская корни глубже в землю. Рядом уже шептали кронами его сыновья, и молодые внуки лопотали первыми кудрявыми листочками. Но жизнь была так длинна, утомительно однообразна и скупа на впечатления, что во время гроз мучительно хотелось перемен. И пожилой тополь тянулся ветвями к небу, прося дождь послать утешение, помочь преодолеть тоску по дальним городам.
Однажды во время сильного ливня его мольбы услышал молодой ветерок – дочь северного ветра.
Разогнавшись, ветер подхватил за ствол тополь и поднял его высоко в небо, оторвав от земли, где остались его корни.
Много дней дочь северного ветра несла старый тополь. Но она была так молода и слабела с каждым днем. Наконец силы ее иссякли, и она сказала извиняющимся голосом: - “ Прости, старый тополь… Ты так тяжел, а я так молода и слаба. Мне еще очень далеко лететь, я боюсь, что у меня не хватит сил. Я опущу тебя на землю.
Она уронила его на землю, вернее на песок жаркой пустыни, где не было ни одного источника, и облегченно полетела дальше…
А тополь остался засыхать от тоски в песках, где не было других деревьев. Только маленькие ящерки доверчиво грелись на его шишковатом стволе и слушали бесконечную историю о прекрасной стране, где шелестит листва, льют холодные дожди и у каждого дерева есть свои корни. Самая любимая его история, самая трагичная, всегда заканчивалась одинаково: “Старый тополь не выдержит молодого сильного ветра и будет вырван с корнем при первом же порыве игривого шалуна, а когда ветер наиграется, то он бросит его среди бесплодных почв засыхать от тоски по нему…”
17.04.00.
Я опять сижу в старом парке, на скамейке со сломанной спинкой. Красноватые листья кружатся в прозрачно-золотистом воздухе. Мой немногословный собеседник ловит, подпрыгивая, их в обожженную огнем осени ладонь. Нам не надо ни о чем говорить. Язык взглядов и простой жест – рука в руку, гораздо красноречивее слов. Мы ничего не знали друг о друге. Но действительность бесспорна: у него семья, а я просто одинока. Все равно нам не стать чем-то больше собеседников. Да и зачем? Что мы можем дать друг другу, двое прохожих, случайно встретившихся на скамейке в парке.
В такой же призрачный осенний день я оплакивала одну из своих бесчисленных утрат, а он просто отложил газету, которую читал за минуту до моего появления, и дружески подставил плечо кофейного пиджака. Долго гладил по голове, вслушиваясь в затихавшие рыдания. Его не пугали следы моих слез и пятна растекшегося макияжа.
В тот день жестокий ветер порвал мой парус в клочья. Ты сказал только одну фразу, но она оказалась спасительной: “Время – это прочная нить, которой судьба штопает рваные паруса надежды, пусть остаются швы, но можно плыть дальше…” Хорошо плакать на плече родного человека, а не случайного знакомого, - скажет любой, но еще лучше почувствовать в неизвестном человеке близкую душу.
С тех пор по вечерам мы всегда встречаемся на этой скамейке. Ты разворачиваешь свою газету, а я проверяю двадцатиштучную стопку тетрадей. Иногда ты помогаешь мне, силясь отличить через слабые очки точку от запятой. С тех пор ты снял обручальное кольцо с пальца и теперь часто держал руку в кармане. Изредка вынимая ее, подносил к близоруким глазам и долго смотрел на тонкую белую полоску. Тогда я брала в свои ладошки эту руку друга и целовала след чужой клятвы. Это была твоя жертва, не брошенная под ноги холодной осени, а робко положенная к ногам обычной земной женщины на алтарь дождя, в знак дружбы и высокого чувства.
Всегда печальный взгляд, рукопожатие.
Мой друг, с тех пор, как ты появился все гораздо лучше.
Будут так же проходить вагонными составами года от станции Лето до станции Зима, а мы так же будем встречаться на этой скамейке, возле моста. Твой пес так же положит большеухую голову мне на колено и будет долго-долго смотреть добрым янтарным взглядом в мои печальные глаза.
29.02.00.
Шаг влево, два шага вправо, поворот и прыжок. Сложные па, требующие хорошей растяжки и гибких суставов, не всегда хорошо удавались Алине.
Впрочем, многое ей удавалось гораздо лучше, чем подругам. Миниатюрная подвижная девушка шокировала окружающих своим неординарным поведением и необычным взглядом на жизненные проблемы. Было что-то магическое в ее длинных рыжих волосах, собранных в валик на затылке, и проникающем в душу взгляде желтовато-серых глаз.
Она поправляла перед зеркалом хореографического зала выбившийся завиток медных волос и обдумывала план на вечер, который предполагала провести весело в компании одного из поклонников. Перед ней стояла сложная проблема выбора: закатиться в дискотеку с разбитным и наглым Владом или сходить в театр на “Черта и девственницу” с интеллигентным и этикетопослушным Александром, который поцеловать может только после того, как спросит у нее разрешения. Какую маску сегодня надеть? Чью роль сыграть: светской хорошо воспитанной дамы, или пластичной, сексуальной спутницы хорошо известного главаря ночных байкеров.
Чья-то аккуратно подстриженная голова легла ей на плечо со стороны спины.
Она шла вниз по лестнице, обдумывая создавшееся положение. Ира Геннадьевна была преподавателем одного из сложных, ведущих в курсе обучения, предметов. По характеру она была неуравновешенной и все студенты, да и многие коллеги считали ее психопаткой. Она могла накричать на студента перед всей аудиторией, могла выгнать с лекции за то, что студент просто пассивен. Свои лекционные и практические занятия она строила только по принципу “делай так, как я сказала”. А Алина не могла делать все так, как хочет кто-то другой, – она всегда была лидером и в дворовых компаниях и в школьном классе. По этой причине она стала на первом курсе старостой группы. Ира Геннадьевна не умела и не хотела слушать советов Алины, хотя среди них были и вполне разумные, потому что у Алины был врожденный стратегический нюх. Естественно, что они не поладили. После - поругались, и начались репрессии, в ходе которых не только не было никакой возможности не только получить зачеты по лабораторным и практическим работам, но и в каждую сессию экзамен сдавался по два-три раза. Такая ситуация для Алины, бывшей всегда круглой отличницей, оказалась неприемлемой и абсурдной. Вечная головная боль.…Почти три года нервы, ниточка за ниточкой, натягивались до звона и с треском рвались при каждой встречи с врагом.
Из любой сложной ситуации должен быть выход… Алина стала искать способ отомстить за унижение и позор повторных пересдач. Подруги советовали, повиливая при разговоре шакальими хвостами, которые, как в зеркалах отражались в их завидущих глазах: “ Ты же колдунья. Сделай что-нибудь с ней.” Больше всех советов давала Оля – жертва Алининой магии. Оля была не просто отличницей, - она была заучкой, зубрилой, презиравшей тех, кто не сидел целыми вечерами дома, а от души веселился. С ней было очень просто расправиться: достаточно было только стащить несколько волосков с ее расчески.
В тот день, выбранный для науки задаваке, была практическая аудиторная работа по предмету той же Иры Геннадьевны. Оля вызвалась написать результаты своей феноменальной по правильности и отсутствию ошибок работы, на доске. В то время как Ольга писала на широкой грязной доске верные ответы, и все группа восхищенно смотрела на гениальную студентку, Алина, накрутив на палец волоски, начала по одному их перерезать прокаленным лезвием. Отличница согнулась пополам, потом упала на пол и стала биться в эпилептическом припадке, ранее у нее никогда не наблюдавшемся. Колдунья осторожно надрезала палец, смочила палец кровью. Скатав волосы, увлажнила их кровью редкой четвертой группы и подошла к Ольге, пускавшей ртом пену. Приподняла ей голову, незаметно проведя рукой с зажатым комком волос по основанию шеи. Припадок прекратился.
С этого момента все узнали, что она колдунья. Но она и не стремилась этого скрывать. Охотно гадала на картах, по фотографии определяла характер и намерения человека. Теперь Ольга старалась всячески выказать ей свое расположение, советовалась и считала своей спасительницей, даже не задумываясь о том, по чьей вине пострадала сама.
Ира Геннадьевна слышала об одном из талантов Алины – магическом даре, но не придавала этому значения, и даже не предполагала, каким сильным оружием обладает враг. А враг методично обдумывал план мести. Выбирал слабые места. Добыв все необходимые сведения о семье, задумался о том, стоит ли губить человека из-за конфликта. Теперь Алина ждала сессии, в которую стоял экзамен по предмету, преподаваемому Ирой Геннадьевной. Ждала, надеясь, что все-таки сдаст с первого раза и не придется связываться с Темным ангелом, жившим во второй половине души и все время спорящим с Белым о добре и зле. Прислушиваясь к их голосам, она слышала, как Белый Ангел просил оставить в покое этого человека и предлагал свою помощь, а темный ангел убеждал приступить к осуществлению плана. Сказав Белому: “Я устала ждать твоей помощи, ты слишком слаб”, она договорилась с Темным о запуске программы мести в случае первой же несдачи. Тщетно Белый умолял не пачкать душу грязью с мышиных крыльев Темного: “Я все решила” – был ему ответ.
Во время экзамена, Алина вытянула билет, который отлично знала и, обрадовавшись, села перед Ирой Геннадьевной, чтобы та опять не заподозрила ее в списывании. Быстро написала ответ и сделала практическое задание из второй части. Блестя глазами села перед экзаменатором.
- Кто тебе позволил спорить со мной?! Я еще подумаю о том буду ли принимать у тебя экзамен! Убирайся! Вон!
- Хорошо, - удержав слезы, сказала Алина, - я приду следующий раз. Надеюсь, что вам удастся принять меня. Но я предлагаю вам еще раз подумать… От вашего решения зависит жизнь…
Темный ангел! Пора тебе приняться за дело. Что у нас там первым пунктом?
Прошло несколько месяцев. Алина пересдала экзамен в присутствии комиссии, собранной по требованию родственника, имеющего кое-какие связи. Комиссия поставила слабую троечку, так как студентка, измученная долгими бессонными ночами и борьбой с совестью была очень рассеяна, отвечала невпопад на заданные вопросы и казалась, утратила все имевшиеся у нее в этой области знания. Повышенная стипендия проплыла мимо, оставляя след двумя нолями.
Но ей не нужны были деньги, их итак было достаточно. Баловавшие любимую дочь, родители, буквально купали в купюрах обожаемое дитя. Алина теперь жила новым чувством – ненавистью. Оно грело ее в холодные зимние дни сессии, доставляя изощренное удовольствие.
Теперь Алина часто бывала в церкви. Она ходила туда каждый день во время получасового перерыва между парами. Многих удивляла это непонятно откуда взявшаяся набожность. Все это выглядело довольно странно, если учитывать не совсем русское происхождение и семейный атеизм. Одна из подруг – все та же Катя, по чистой случайности застала рыженькую мстительницу в церкви, возле отпевального места, там, где ставят свечи за упокой.
Подруга почти забыла об этой случайной встречи. Но в день, когда произошло несчастье в семье Иры Геннадьевны, вспомнилось все. Катя не спала две ночи, мучаясь от страшных мыслей. Она пыталась рассуждать логически: зачем Алине надо кого-то убивать? Она никогда не желала никому зла… Но тот случай с Ольгой… Встреча в церкви. Внезапно мысль-отгадка пронзила мозг иглой – сорок свечей!
Она стояла возле маленькой, покосившейся от времени избушки и не решалась войти. Как человек, горячо веривший в Бога, боялась узнать правду, боялась потерять привязанность к человеку, которым всегда восхищалась. Морозный зимний воздух щипал за пальцы ног и больно жег щеки: “Придется входить”.
Вошла сразу в комнату. На постели лежала старушка. Сморщенные черты лица, утратили цвет и были желты, как пергамент. Одеяло, заботливо подоткнутое у подбородка, казалось, держало эту серо-желтую голову на подносе. И только глаза были живыми и смотрели с такой древней мудростью. Катя подумала о том, как она была привлекательна во времена своей молодости с этими живыми лукавыми глазами и по юному звонким голосом.
Катя подумала о том, что жених стал каким-то странным последнее время. Вроде и цветы дарит и пальто так же подает, но молчит. И решила узнать, что у него на уме.
Катя обернулась на низкое, почти врытое в пол окно и увидела знакомую полу кашемирового пальто. Стукнули каблучки, в сенях послышался шум, затем что-то упало, и в комнату вошла Алина.
От обиды Катя побледнела, затем встала, перекрестилась, чем напугала прабабушку, и пошла к выходу. В дверях остановилась от звонкого голоса, звучащего так громко, что слова ощущались каждой клеточкой тела: “ Не поворачивайся. Выйдешь отсюда, иди прямо по тротуару, да смотри: не возвращайся и не сходи с тротуара на дорогу, а то машина какая-нибудь собьет.… О женихе можешь быть спокойна. Этой осенью жду приглашения на свадьбу, - естественно взамен на твое молчание.”
1.04.00.
Ты не мог просто пригласить меня на свою свадьбу! Ты попросил свою невесту послать мне приглашение. Оно пришло сегодня вслед за неторопливыми шагами утреннего почтальона. Оно пришло как приглашение на похороны собственной надежды на воскрешение любви, сухую землю которой я так старательно поливала слезами.
Теперь я держу его в руках – листок и перегнутая пополам открытка с целующимися ангелоподобными голубками с кольцами вместо нимбов, - умилительно рифлена, приторна до тошноты. Графический росчерк, золотое плетение букв с насмешкой смотрит на меня. Я роняю на пол увеличивающийся в призме влажных глаз конверт и сама падаю вслед за ним. Мучительно долго выплескиваю горькую влагу из двух полупрозрачных зеркал на упругую подушку. Все бесполезно. О, с каким злорадством я послала бы приглашение своей сопернице, если бы в битве за вожделенный кубок победила не она. Но в финальном матче со счетом 3:0 победила новая, никому неизвестная команда. Едва знакомая тебе футболистка забила меткий гол в твои ворота. А я опять попала в штангу. Самым обидным было то, что я сама познакомила тебя с ней.
Летом мы решили парами собраться с друзьями на пикник. Ты пригласил давнего любителя экстремальных рыбалок – знакомого поэта и великолепного охотника вместе с собакой. Кампания подобралась превосходная, но у поэта не оказалось пары. Он был так одинок и писал такие грустные стихи! Из-за чего его очень редко звали в гости. После первой рюмки он начинал рвать с шеи галстук и так проникновенно читать свои стихи, что гости начинали расходиться. Некоторые оставались из почтения к признанному таланту и сочувственно кивали во время текстовых пауз.
Поездка была задумана как акция поднятия настроения тоскливому лирику.
“Пойми” – возроптал ты на мои требования не звать небритого, опухшего от активного творчества, увенчанного славой стихоплета, безжалостно критиковавшего мои робкие шаги в области литературы: “Не пишите о бабочках, о бабочках пишут женщины в очках” – неумело острил он, и полагал, что оригинален. Я шипела что-то в ответ о том, что очков у меня нет, но есть голубые линзы, приобретенные для контраста с основным цветом моих глаз (ты так любишь разнообразие). Тогда он начинал беситься и, ухватившись за дорогой прибор венского фарфора кричал, что я унижаю дорогую посуду той едой, которую укладываю на расписанную морозно-кружевным узором тарелку. Да знаменитые мастера – основатели торговой марки, переворачиваются в гробу от такого кощунства. “Что это?!” - курица поднята в воздух и сотрясается в изнеженных руках бумагомарателя. – “Что здесь делает лимон?” – палец производит неприличное движение, показывая на место, откуда выглядывает запеченный фрукт, больше похожий на сушеную грушу, чем на южную кладовую витамина С.
Птица жестоко, до обиды маленького сердца, которое я тоже забыла вынуть, брошена на полупрозрачное блюдо.
“Пойми!” - взываешь ты. – “Мы должны ему помочь. Он прожигает жизнь. У него нет цели. Ему нужна женщина. Охотник поедет с собакой, а он будет один? И потом… Черт!”
Камень попадает на зуб.
Как знать, а вдруг он перестанет критиковать мои кулинарные способности. И его станут приглашать в другие дома, тогда он станет меньше бывать у нас.
Лучше бы у меня отвалился язык, когда я давала согласие участвовать в постановке встречи двух сердец.
Милая Алена всегда пекла такие вкусные пирожки, что я любила бывать в ее пахнущей ванилью и сдобой квартире, где царил идеальный порядок и каждая вещь имела свое место. Я пала жертвой своего чревоугодия: Алена обещала взять на пикник кулебяку.
Там, на лоне природы, пока поэт и я уписывали за обе щеки кулинарный шедевр, а охотник рассказывал байки про медведей, на которых ходил, и даже подстрелил одного с “большу-уще-ей головой” (его шкуру, лежащую на полу спальни, где висела коллекция ножей (несостыковка плоскостей) – ловко подмечена моя любовь к оружию, он настойчиво звал посмотреть), ты успел не только познакомиться с Аленой, но и уплыть с ней на два часа за лилиями. Мы успели вдоволь настреляться из ружья по шишкам, найти белый гриб, поплакать под новую поэму, а вы все не возвращались. Наконец, когда охотник учил меня дрессировать собак, вы явились и с жадностью набросились на остатки нашего пиршества. Мой дорогой, такой зверский аппетит ты проявлял только после…
В тот же вечер, когда солнце легло спать и последний луч, заблудившись в стеклах окон, заглянул в наш дом, он удивился представшей перед ним картине: мужчина метался по квартире, собирая вещи в печальный серый чемодан. На дно летели рубашки, лентами, сверкнув, падали галстуки, булавки, бритвенный прибор – все в одну кучу. Взгляд задержался на рамке. Мгновение и последняя памятная вещь ушла в пасть кожаного крокодила, встала там поперек, мешая закрыться, щелкнув зубами. Мебель, всегда державшаяся на моей стороне, охотилась за разъяренным мужчиной, подставляя подножки. Я недоумевала: почему?
Звенящая связка увесисто шлепнулась на полированную поверхность тумбочки, издав характерный звук. Брелок оторвался от цепочки и, перевернувшись в воздухе, утек под диван.
“Так тебе и надо – сказала мама. – Путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Учись готовить.”
Я купила учебник кулинарии. Миксер мне подарил сочувствующий поэт, который как мог поддерживал меня, посвящая моей утрате трогательные стихи. За день до твоей свадьбы я позвонила: “ Поужинай со мной последний раз. Прошу тебя. Последний раз…”
Сегодня, пока твоя невеста примеряет газовую фату с кремовыми цветочками и затягивает корсет на полной груди, ты в последний раз будешь моим. Может быть столь сильный контраст поможет решить тебе, что лучше: стройная женственность, пробужденная тобой или холодная фригидность. Я или она?
Сегодня ночью я забью последний штрафной гол в ворота, где уснул вратарь. Выбирай.
Как всегда ты закурил. Пепел падает на шелковую простыню.
Отыграл свадебный марш. Кольца навинчены на пальцы. Лже-парадигма любви брошена под ноги другой женщине.
Ты опять просишь о встрече. Мы столкнулись в больнице, там, где ты ждал беременную жену, а пришла по своим женским делам.
Я взахлеб, эмоционально начинаю рассказывать тебе о поэте, его новых стихах, о том, как я помогаю ему подбирать рифму, а ты сжимая до выступания пота на гладкой поверхности, пачку яблочного сока, говоришь о женской силе влияния на мужчин. Вспоминаешь муз Пушкина и Лауру однольба-Петрарки.
Алена, покидая обитель белых масок и железных щипцов, гордо выносит живот из дверей. Искренне радуется мне, расспрашивает о моих делах, приглашает быть крестной матерью, а я отвечаю приглашением на свадьбу. Начинаются шумные расспросы о платье, количестве гостей, предлагается помощь в организации – я с радостью принимаю ее, удовлетворенно глядя на твое скривившееся от кислоты известия и боли, лицо. Долго бормочешь притворные поздравления, звучащие подозрительно невнятно. Мы с полчаса беседуем как лучшие друзья, тепло прощаемся, и ты уходишь, ведомый под руку. Уходишь, унося воспоминание о клубнике под горчичным соусом.
А я смеюсь до слез: как комично вы выглядите со стороны – чеховские толстый и тонкий. Умиляюсь каждый день поэту: он ест котлеты с камнями, никогда не жалуется, много зарабатывает и зовет меня музой. “Ты мой музык” – отвечаю ему ласково я.
Кушай, милый, свои пирожки. А пираньи и музыки любят клубнику под соусом духовной пищи.
07.05.00.