" - Пришел. Чего такой? Так... где ты опять ботинки ставишь? Вот сюда надо, сколько тебе говорить можно! Зла не хватает! Каждый день одно и то же. Тебя еще не уволили? Надеется он... - А наш папа только и умеет, что надеяться. Чемпион по этому делу. Ему уже пора за это деньги брать, а? - Мам, скажи, он диетант, да? Папка, ты у нас диетант! (Шепотом): - Диетант дулацкий."
Профессии ни одной не было никогда, но служил на многих работах, равно не отложившихся в ближней памяти. В любом деле столько грязи, если завязнуть. Но дел-то много, и относительно чистых поверхностей на мою жизнь, конечно, хватит. Так что нынешний век узких специалистов я как-нибудь переживу. Более того: наложением на век профессионалов века своего я произведу символическое разделение труда, и будут мне потомки благодарны.
Вчера ночью, сидя за огромным картонным столом, я собственноручно и вполне профессионально сторнировал красной иглой двадцать шесть или двадцать восемь человек людей. В своих снах я всегда профессионально стригу, укалываю или режу, профессионально рассматриваю и просматриваю или скрупулезно вглядываюсь, профессионально обжариваю в масле, не забывая - ни разу, автоматически - вовремя перевернуть, один раз даже успешно и профессионально доказал какой-то женщине, что она адекватно на данном этапе выражает себя через бесконечный ряд прилагательных, которые я сам же ей и подсовывал незаметно. Возможно, если бы не мои сны, я бы сильно тосковал по профессии в жизни и выучился бы от тоски чему-нибудь. Я люблю покупать книги о разных занятиях и читать их - да, действия умельцев знакомы мне по высшим разрядам, но знания мои осторожны, они не увлекаются опасными прыжками и спусками, а потому руки мои не слушаются головы, не приемлют из недр ее никаких навыков. Очевидно, из гордости, полагая себя старше (и не без оснований - выглядят старше). Прости меня, прекрасный, деревообрабатывающий, строгальный, оборудованный механизмом подачи обрабатываемого материала, шестисоткилограммовый возвышенный гений фрезерования, фуговальный станок, прости меня, я не умею листьям папоротника сделать гладкие края, по жизни не умею.
Однажды я собрал их несколько, вперемешку с беллетристикой каждого дома, скопировал из каждой по страничке, сложил вместе, свернул в трубочку и понес повсюду с собой. Немного малярного и столярного, облицованного мозаичным и плиточным, немного поющих в терновнике и унесенных в процессе пения ветром, немного электричества в личном и подсобном хозяйстве, немного диетического питания, немного человека-амфибии и его таинственного острова, немного автоматики с телемеханикой и промышленной электроникой вместе, немного девушек хороших вроде Джен Эйр, немного основ экономики и управления. Как часто я в рассеянности гадательно раскрывал сие собрание на первой попавшейся странице и читал, допустим, как Шерлок в очередой раз разыграл Ватсона, выдав ему за случайного прохожего своего родного брата Майкрофта, ха-ха-ха, и когда Ватсон медленно сменял выражение лица с пораженного на умиротворенное, я, напротив, только-только усматривал удивительное - в непостижимой привычке дедуктивно мыслить и проявлять при этом такую осведомленность о делах брата своего.
Я приду домой, и на вопрос: "Не тяжело ли тебе на новой работе приходится?" - отвечу вкрадчиво и со спокойным юмором: "Красавица, я же тебе говорил: чтобы мне было тяжело, надо поместить на меня что-нибудь тяжелое. Шкаф, например, или слона. А иначе не получится у них ничего." И приму горизонтальное положение, и как в песне, но в горизонтальном положении, обниму жену, и напою коня, если приснюсь себе сегодня конармейцем - мне уже начинали сниться, вчера, военные действия: она, потягиваясь, словно утром воскресного дня, выходила из окопа, а я в укрытии обслуживал очень сложную установку, не позволявшую ей как-либо пострадать (все возможные несчастные случаи, и закономерности также, были в хитрой машине безупречно предусмотрены, можно было спать спокойно и ничего не бояться).
А утром погода изменилась, ветер был силен, преодолевал стометровку за пару-тройку секунд, и унес он мою любимую книжку по листочкам, ведь я, дурак, не удосужился отдать их в переплет. Надо было крепче держаться за поля, наверное, а я зазевался, задумался, глядя на соседа по скамье транспортируемых, - о том, откуда и куда можно зимним утром везти кошку, а вот о том, что на остановках двери имеют обыкновение открываться и впускать подвижный воздух, - забыл. И теперь что я вам скажу, люди забывчивые (как я): очень нехорошо получается, если кто-то дорогую ему вещь бесконтрольно оставляет на волю стихий. Иногда даже опасно для жизни, чего стоил один шарфик Айседоры Дункан. Так что не надо, пожалуйста. Мне-то повезло, сошло с рук, как говорится, но это в порядке строжайшего исключения, учитывая горячие обещания не допускать впредь подобных оплошностей и принимая во внимание несвязность моего развеянного достояния.