"Милая Катенька! Сегодня - два месяца, с тех пор как ты уехала. И, знаешь, я соскучился, хотя для тебя это, конечно, не новость"
Откинувшись на спинку стула, Кирилл оттолкнулся ногами и немного отъехал от стола и, развернувшись к окну и заведя руки за голову, уставился на тополь.
Дерево было таким огромным, что практически полностью перекрывало своей кроной обзор из окна даже на третьем этаже. От этого в комнате всегда было темновато. Но Кириллу это нравилось. В сумерках, к тому же, можно не обращать внимания на слой пыли на подоконнике, кофейные пятна на журнальном столике, переполненную пепельницу.
Шуршали листочки, уже зазеленевшие, но еще не успевшие по-летнему покрыться пылью; шевелились ветки, что потоньше. Но в целом ничто не нарушало покой тополя-великана - это успокаивало. Кирилл на-глазок оценил возраст дерева лет в сто пятьдесят. А может тополя просто растут быстрее других деревьев? Как, интересно, оно уцелело, когда дом строили?
Кирилл опять повернулся к экрану и забарабанил клавишами.
"Очень хочу увидеть тебя! Я хочу увидеть твою улыбку, которая так часто снится мне, услышать твой голос, который чудится мне ночами, Катенька! Напышенно как-то получилось. Я своей любовью наверное надоел тебе до смерти. Но такой вот я поэт".
-Поэт, блин! - опять откинулся на стуле. Закурил. Перечитал написанное. Стер "такой вот я поэт". А через минуту и все остальное. Со времени ее последнего письма прошло наверое недели три. А он за это время сколько писем успел отправить? По письму в день. Обидно. Если бы печаль и разочарование по-поводу ее отъезда сменились эйфорией, как обещал Мэйсон, или хоть притупились немного...
А Мэйсон однажды напредсказывал! Тогда уже было известно, что она уезжает. Говорил Мэйсон о том, что их ждет вдохновенно, как пророк, но в своей характерной манере - пошловато-грубо описывая события и поступки, тут же оправдывая и объясняя их мотивами в том же натуралистическом ключе. Катя тогда обиделась на мэйсоновские пророчества, и это обрадовало и обнадежило.
Но со времени последнего письма, прошло уже три недели!
На сегодня, наверное, пора переписку заканчивать. Сказать нечего...Есть, что сказать! Но все это уже сотню раз говорено и описано. Рассказывать об общих знакомых, о работе? Не сегодня.
Дверь клацнула замком.
Мэйсон разбросал по прихожей ботинки, заглянул в комнату. Заметил включенный компьютер.
-Все страдаешь?...
И гудя себе под нос какую-то песенку, вроде знакомую, но в его исполнении неузнаваемую, потащил на кухню пакеты.
-Ромео! Есть будешь? - заорал Мэйсон из кухни.
-Ромээооо! - его рожа снова показалась в дверном проеме, - Или лучше Отелло?
-Отвали!
Мэйсон заржал и опять умчался на кухню.
"Что-то ему сегодня весело," - отметил про себя Кирилл.
В квартире у Мэйсона, несмотря на бардак, обычно очень уютно. Кирилл заметил это, когда еще в институте, поссорившись с родителями, пару недель жил здесь.
"Уютно, пока хозяина дома нет," - добавил к своим впечатлениям о доме и хозяине и, развеселившись вдруг и выключив компьютер - решил сегодня писем не отправлять, отправился на кухню, откуда уже пахло вкусно чем-то жареным.
-Как-то тебя сегодня много - спасу нет! Что на ужин? - хотел заглянуть под крышку сковороды, но Мэйсон надавил на пластмассовую ручку.
-А ты с нами идешь?
-Куда?
*
Люди, люди, люди. Пожилые в сединах, в береженых для исключительных случаев пиджаках, некоторые в орденах, молодые люди, в джинсе или спортивных костюмах и с трехполосыми, двухцветными повязками вокруг головы. Женщин меньше, но и они были, хоть и воспринимались, даже хорошенькие девушки, какими-то бесполыми.
Отсюда, из середины колонны, казалось, что вся улица заполнена людьми. Да что улица, будто весь город вдруг шевельнулся и пополз куда-то змеей демонстрации.
Оказавшись в колонне, Кирилл вдруг перестал воспринимать происходящее, как необходимое, важное, продуманное событие, каким оно выглядело со слов Мэйсона.
"Агитатор чертов!"
Чувство единения, коллективного порыва и... чувство потери себя, особенно острое оттого, что непонятно - куда и зачем он движется частицей массы, стали его бесить.
"Куда идем? "Марш чистой совести". Зачем? Марш протеста? Против чего протест? Марш солидарности? С чем и с кем? Что он решит? Кто-нибудь из них осознает: зачем это все?"
Бесили тупоустремленные выражения лиц людей, которые шагали рядом, споткнувшись, задевали плечами. Бесил мегафон, который орал в голове колонны. Что орал было непонятно - слова глушил топот нескольких тысяч ног справа, слева, сзади, спереди. Оттуда же из первых рядов, из-под полосатых флагов, из-под транспарантов, надувавшихся парусами, через какую-то секунду после выкрика в мегафон, раздавался рев-ответ толпы.
"Речевка!" - хохотнул Кирилл на ухо идущему чуть впереди Мэйсону. Никакой реакции.
Разозлившись опять, подумал: "А ведь, небось, понимают, что происходит, два-три первых ряда - пятьдесят-шестьдесят человек. Остальные орут что попало, лишь бы в такт, в лад - вместе со всеми!"
-Мы должны показать, что у нас есть воля и стремления! (Жыыии-еэ!! - бодро отозвалась голова колонны) Есть свое мнение! И мы имеем право его высказать! (Жыыии-еэ!!) Нам нельзя заткнуть рот! Мы люди, а не покорное быдло, которым можно помыкать! (Жыыии-еэ!!) Капризы дегенератов и политическая коньюнктура не должны решать судьбу народа! (Жыыии-еэ!!).
"Только не упади!" - мысленно пожелал Кирилл, невидимому крикуну, который, должно быть, шел сейчас задом-наперед. Недаром же лозунги вдруг стали разборчивыми, - "Забавно - протестовать против конформизма покорного быдла, сбившись в стадо".
Стал протискиваться вправо, но на тротуар сумел выбраться, только прошагав с колонной еще целый квартал. Свернул в первую же поперечную улицу и, не оборачиваясь, зашагал прочь.
*
Жарко. Пот сползал противными червяками со лба на брови и с затылка за шиворот. И даже утереться невозможно - надо шлем снимать, а застегивать потом эти ремешки под подбородком... Эта простая операция никогда Сергею "не давалась" - постоянный предмет шуток, сослуживцев. Лучше уж жарой мучаться. И вообще, все не так! Щит, хоть и нетяжелый вроде, за каких-то полчаса, успел оттянуть руку. Ладони тоже противно мокрые, ноги, в армейских ботинках, как в печке. И эти горячие, щекотные червячки пота с затылка, по шее, под жилет.
"А без нас, без меня обойтись, значит, нельзя было? Да нахрена это вообще все...?!" .
Колонна приближалась. Сергей стоял в третьем ряду и не мог видеть все, что происходит, но транспаранты, флаги уже были видны, и мегафон слышно, и топот ног. Сейчас начнется... А может "пронесет"?
Вздрогнул - из-за спины неожиданно заорал еще один громкоговоритель. "...Немедленно разойтись... Шествие не санкционировано... Нарушении статьи..." - выхватывались отдельные фразы.
Подняли щиты. Сергей тоже. Руки-ноги вдруг стали ватными и непослушными - он первый раз был в заслоне. Вытер о штаны ладонь и снова сжал рукоять дубинки.
Что-то вот-вот произойдет! Не страшно было бы, если б видеть...
Двинулись. Шагов двадцать. Остановились. Побежали. Навстречу тоже бегут. Не видно - просто ощущение такое.
Ударило, "промяло" оба первых ряда. Стоящий впереди стал падать на Сергея. Пытался восстановить равновесие, размахивая руками. Сергей толкнул его в спину - тот выровнялся, метнулся вперед. Там замелькали дубинки. Драка, похоже, нешуточная, хотя в третьем ряду ничего толком не рассмотреть.
Камень. Рука налилась болью. "Еб твою мать!". "Стенка" уже не плечом к плечу. Чье-то лицо, наполовину скрытое повязанным платком, рука в замахе... Уклонился, ударил краем щита в подбородок. "Ковбой, бля!". В глазах потемнело - кусок тротуарной плитки ударил в шлем. Бегом несколько шагов. "Аээх!" - дубинкой вытянул одного по спине. Опять камень. В лицо. Плексиглазовое забрало треснуло. "Суки! Поубиваю, нах...!". Рванулся. Справа, слева - "свои" машут. Чуть впереди полусогнутая спина. "Удираешь, сука?!" Догнал в два прыжка, сбил. Башмаком в ребра, дубинкой ...
Мужчина медленно завалился на бок, поджимая под себя колени и пытаясь прикрыть локтями лицо.
Лицо в крови, с рассеченными бровью и губой. Лицо, искаженое болью, с глазами, полными страха. Лицо в морщинах, обрамленное сединой.
"Тебя, бля, какого сюда занесло, говнюк старый!" - на душе стало... Эйфория вдруг прошла.
Снова ударило в шлем. Чья-то нога, как в замедленной съемке, сминает бронежилет на животе. Не вдохнуть. Опять по-голове. Темень в глазах...
*
"Давно уже пора было вернуться!" - Кошками скребли душу неясные предчувствия. Кирилл прикинул, что демонстрация, даже если они там полгорода обошли, должна была закончиться, пару часов назад. Тогда где Мэйсон? Развлекаются они обычно вместе, и маловероятно, что Мэйсон усядется где-нибудь с кружкой пива или с запотевшим пузырем на столе, а его в компанию не позовет.
"Папа я ему?!" - разозлился Кирилл. Потом вдруг повеселел - "Девку небось снял пройдоха! Жди теперь - сейчас позвонит, и придется тебе на сегодня другой ночлег искать. Раскладушку б или хоть одеял пару купил! Гостям на кухне прилечь негде!".
Представил, как Мэйсон позвонит, а Кирилл вместо того, чтобы уйти, встретит его-их в коридоре и предъявит обескураживающую неожиданностью и нелепостью претензию по-поводу негостиприимства. И какое у Мэйсона будет при этом лицо. И какое лицо будет у девушки.
"Интересно, а она хорошенькая? Что за дурацкая манера, скрывать от друзей своих девочек, даже если они у тебя все "на одну ночь"? Столько тайны! Столько интриги! Будто он в своей однокомнатке с английской королевой диваном по-ночам скрипит!"
Уже в который раз подошел к компьютеру. Проверил, нет ли ответа - письмо все-таки написал и отправил. Как вернулся, так сразу и сел, и написал.
Продолжая шутить сам с собой, загадал, что, если сегодня до десяти вечера ответа не будет, пойдет куда-нибудь, и в кого-нибудь влюбится, всем Катеринам назло. Катяаааа! Ааааууууу!
Все равно неспокойно. Или просто скучно? Включил телевизор.
"Когда участникам несанкционированного шествия было предъявлено требование ..." - Вот о чем были дурные предчувствия! - "...затеяли драку с подразделениями ОМОНа и Внутренних войск..." - нечеткие, "неразборчивые" кадры, - "...Более пятидесяти демонстрантов задержано, девять защитников правопорядка с травмами различной степени тяж..."
Переключил на другой канал.
На экране "упакованные" в защитное снаряжение парни запихивали в автобус, с зарешеченными окнами, сильно помятого мужчину лет сорока, сорока пяти. Рядом под локти держат еще одного, с кровоточащей ссадиной на левой скуле и разбитым носом.
Кирилл выругался в голос.
Дальше программа новостей выдала ретроспективу событий. Камера выхватывала происходившее кусками.
Вот, будто кадр из когда-то виденного фильма про средневековье: навстречу друг другу ровная стена щитов и разномастая, вооруженная только яростью и азартом толпа. В "стене" пробили брешь. Кулаки, ноги, дубинки. Толпа отступает. Двое, поддерживая под руки, уводят куда-то назад и в сторону третьего.
-Еб твою...! Мэйсон! - опять выругался Кирилл. Хоть лицо и закрыто, ему ли не узнать Мэйсона?
Что с ним не понятно - камера уже сфокусировалась на молодых людях, разбирающих тротурар и швыряющих расколотую плитку в надвигающийся строй щитов.
Еще кадр: ОМОНовец ведет куда-то, подхватив под руку, женщину средних лет. Она вырывается, пытается ткнуть детину зонтиком в защищенное плексиглазом лицо, бьет по плечам. ОМОНовец заломил ей руку за спину, слегка ткнул дубинкой, повел дальше.
Другой крушит кому-то ребра армейским ботинком. Наклоняется, вдруг, к сбитому им человеку и начинает поднимать. К нему подскакивают, бьют по шлему. Он выпрямляется, но прикрыться щитом не успевает. Парень с замотанным шарфом лицом бьет его в живот, снова по голове. ОМОНовец падает.
-Мэйсон! Звезда, блядь, экрана голубого! - Кирилл не замечал, что говорит вслух, - Ну молись теперь, чтоб не узнали! Будет тебе и учеба, и работа - в момент в Жлобине своем захолустном окажешься! Если "срок" не схлопочешь.
*
Телефон захлебывался необычно длинными требовательными звонками. Кирилл, он уже месяц жил у Мэйсона, словно прикипев к компьютеру, соскочил с раскладного кресла, которое сам же приволок сюда, чтобы хоть где-то было спать. Схватил трубку.
-Алло! Мэйсон?! - голос такой знакомый, такой желанный. Только в нем непривычный напор, даже злость. Совсем не похоже на Катеньку, какой ее знал Кирилл - ласковую, по-подростковому игривую.
-Катя! Привет!
-Кирилл?! А ты что там делаешь?!
Кирилла как обожгло вопросом - это ведь телефон Мэйсона. А, значит, она звонит не ему, а Мэйсону! Будто отупев, он слушал, и перепутанные, скомканные мысли никак не могли, сформулироваться в слова, которые готовил, которые так давно хотел сказать. О том, что любит, и скучает, и ревнует, и каждый день ждет писем. И, что уже три месяца смотреть не может ни на одну женщину, живет только надеждой подкопить денег и слетать в отпуск к ней. Хоть на неделю, хоть на день!
-Ты тоже там был?
-Где?
-Двадцать второго...
-Двадцать второго? - соображалось все еще туго. "Марш чистой совести"! - Да, был.
Язык не повернулся признаться, что не был. Кирилл знал, что не сможет ей объяснить, как не смог бы объяснить и Мэйсону, что покинул демонстрацию, обреченную на избиение и унизительный разгон, вовсе не потому, что ему стало страшно - тогда ведь никто ничего не знал. Да если бы он думал, как все это повернется, наоборот остался бы! И потому ответил: "Да, был".
-Сволочь, - сказала тихо; голос дрожал, - И ты тоже сволочь! - вдруг сорвалась на крик. Рыдала от ярости, выплевывая ругательства сквозь слезы и бьющую дрожь, - И Мэйсон сволочь! Я все видела...! В новостях...! Все вы там сволочи...!
Бросила трубку.
Кирилл сидел на краю дивана, как оглушенный, пытаясь понять, что произошло.
Очнулся, набрал телефон Катиных родителей. Может они, что-нибудь объяснят.
*
-Катя звонила.
Мэйсон вернулся в комнату.
-И...?
-Просила меня, сволочь такую, передать тебе, что ты тоже сволочь. И еще почище меня, - попытался пошутить. Похоже, не получилось.
Лицо у Мэйсона осталось спокойным, только глаза как-то "не на месте".
-Мне тут подумалось, почему-то... Ты любишь Катеньку?
-Любил, - Мэйсон постоял еще пару секунд, опять повернулся идти на кухню.
-А ты знал, что Катин брат в ОМОНе?
-Да, - бросил через плечо, не останавливаясь.
-Вчера его выписали из госпиталя. Без почки. Он инвалидность получил. После "Марша".
Мэйсон опять остановился. Широкоплечий, подтянутый как-то вдруг ссутулился, поник. Пожал плечами. Кирилл смотрел на него и ждал.
-Я мог бы ... Но если ты сам не понимаешь...
Опять пожал плечами, вышел.
Кирилл собрал вещи в небольшую дорожную сумку. Постоял на пороге кухни. Мэйсон курил бессчетную сигарету, смотрел из-за чуть не сплошной дымовой завесы на Кирилла. Снова спокойный, снова уверенный в себе.
Кирилл повернулся и ушел.
Мэйсон провожал его взглядом из окна, пока Кирилл не свернул за угол соседнего дома. Посмотрел на тополь. Отсюда, из кухни, можно было увидеть дерево, а не бесформенную зеленую массу листьев и веток, закрывающую даже небо.
"Интересно, сколько лет гиганту?"