Пешему снегирю

Памяти Джона Ч. Гарднера

Две руки, которым нечего удерживать,

Кроме своего доверия.

-- Ив Бонфуа

А она была так малодушна, что спрашивала:

"Почему ты не светишься?" Он смотрел не нее

печально и в ответ молчал.

-- Елена Гуро, "Бедный рыцарь"

Горные мыши -- народ слабый, но ставят домы свои

на скале.

-- Прит. 30, 26

Последний апрельский день пришелся на воскресенье, и погода была совсем летняя, настолько, что Маша, обычно невнимательная к первым утренним впечатлениям, заметила, что проснулась от неожиданного тепла. Яркий и какой-то слишком плотный свет не располагал к продолжению сна, но ленивые движения пылинок в теплом воздухе слегка завораживали, напоминали о предстоящих трех выходных, и она не спешила подняться.

Когда не спишь и не встаешь, невольно начинаешь двигаться, переворачиваться, не то пытаясь заснуть снова в более удобном положении, не то разминаясь -- Маша ощутила это возвращение кружным путем из ночи прямо в лето как ритуальное действие, выполняемое впервые. И тут же заметила, что карта лежит на полу, хотя вчера была оставлена на столике. Наверное, кошка смахнула. Не вставая с постели, дотянулась до карты, подняла ее, развернула на одеяле (лист уместился весь -- это был план Москвы, 380 метров города в сантиметре разноцветной бумаги) и нашла свою улицу. "Пойду параллельно Варшавскому шоссе, а дальше, наверное, не сразу на восток, а сначала прямо, в центр," -- решила она, и тут услышала за стенкой "ку-ку" -- семь таких двойных попискиваний. Часов с кукушкой в квартире уже лет десять как не было, и Маша поняла, что еще спит, что сон уже заканчивается и что он очень похож на явь. Открыла глаза. Сомнамбулический танец пылинок продолжался. Было действительно тепло и солнечно. Слева от двери свет остановился на всем без исключения. Особенно сиял телевизор, даром что был старый, черно-белый и полуразобранный (новый помещался в другой комнате и с позавчерашнего вечера отдыхал). Надо было, подумалось ей, сосредоточиться на карте и досмотреть сон, но теперь поздно.

Наяву карта лежала на столе. Было не семь, а уже девять часов и пять минут. Маша встала, подошла к окну, открыла его широко. Стало еще теплее. Три ближних тополя с каждым днем все больше заслоняли другие деревья. Выйти бы сейчас и гулять по стволам, ветка за веткой. Градусник показывал лето. Беззвучный разговор равных: с высоты без малого двадцати восьми делений выше неабсолютного нуля тонкий красный столбик смотрел ей прямо в глаза, а глаза в это время были закрыты -- тоже на высоте своих без малого двадцати восьми лет.

Маша оборвала вчерашний календарный листок с кулинарным рецептом на обороте. Она никогда не забывала о календаре. Такую роскошь как не зависящее от других постоянство можно себе позволить. Хотя бы в этом.

Гренки с яблочным соком. Словно на первых страницах сказки, родители ушли, и Маша осталась дома одна-одинешенька. Ушли они еще вчера утром, когда она была на работе -- отправились в лес на все выходные, конторский пикничок (привычку называть их лабораторию конторой Маша переняла у родителей года в три). Ее тоже приглашали подъехать, но нет -- она раньше несколько лет работала в институте -- там все та же компания, пьянка, анекдоты, разговоры в привычном стиле -- в общем, весело, но у нее на сегодня было намечено кое-что другое, и даже во сне утро начиналось согласно задуманному. Теперь карта была развернута на кухонном столе, и завтрак сочетался с выбором маршрута. Она собиралась на эту прогулку каждый год, весной или летом, но сегодня пойдет обязательно. Погода такая хорошая, и пройти сейчас пешком через весь город, не торопясь, посматривая по сторонам, -- удовольствие, сравнимое разве что с катанием на лодке вдвоем, если есть с кем.

Пожалуй, она пойдет так, как предполагала во сне. Вот здесь она живет, -- Маша прикоснулась к значку станции метро "Южная" в нижней части карты. -- А прийти надо вот сюда, -- нашла зеленого цвета область, соответствующую Измайловскому лесопарку. Проще всего сразу направиться на северо-восток, но... нет, ни к Нагатинскому затону, ни мимо Котляковского кладбища идти не хочется, да там еще и железная дорога близко, и эти Марьино, Люблино -- так она до Измайловского не дойдет, остановится где-нибудь в Кузьминском парке или, в лучшем случае, в Кусково. Тоже, конечно, неплохие места, но раз она решила на север, значит на север. Придется глотать пыль вдоль Варшавского шоссе. Итак, вот ее родимая Кировоградская улица бывшего Советского района, ныне Южного округа. Радиальные улицы, особенно длинные, интересны тем, что позволяют за одну прогулку по ним ощутить все различия между центром и окраиной. Пересечь Сумской проезд, выйти к шоссе, долго идти, потом Тульская, Люсиновская, через центр, река, шоссе Энтузиастов... нет, лучше сделать крюк -- держаться Яузы, и не к Большой Семеновской с индустриальными пейзажами, опротивевшими еще со времен студенческих прогулок, а дальше, до Стромынки. Оттуда не в Сокольники, хоть туда и ближе, а по Преображенской, Большой Черкизовской и Советской подойти к парку со стороны доселе незнакомого Серебряно-Виноградного пруда -- имя странное и красивое. Так, а это что такое -- 2-я улица Измайловского зверинца? Значит, есть и 1-я ? Точно, есть. И переулок. Ну и название. Стало быть, и зверинец там есть. Или был. Никогда не слышала о таком. Осталось решить, как подойти к Яузе. Можно через Пятницкую и Новокузнецкую, а можно, вообще не выходя на Тульскую, идти по набережным, до Котельнической. Кажется, там автомобилей больше... или нет? Не помню, давно по Москве не ходила. Терпеть не могу эти шоссе, машины, подземные переходы, запах бензина. В прошлом году у нас тут рядом машина, чорт бы ее побрал, собаку сбила...

Маша сложила карту, вымыла посуду и вернулась в комнату, чтобы выбрать книжку для чтения в парке и на обратном пути в метро. Через несколько минут, так ничего и не выбрав, она вспомнила, что давно собиралась поискать в кладовке, в старых номерах "Иностранной литературы", одного писателя, очень ей понравившегося по недавно прочитанным роману, сборнику рассказов и еще одному роману, в оригинале -- это был чуть ли не первый случай, когда Маша сама нашла хорошие, как будто специально для нее сочиненные книги. Обычно она читала то, о чем слышала от знакомых.

В кладовке, в старой тумбочке, нашлась ее школьная деревянная линейка, темно-серая от разнообразной грязи, с надписью "Манька -- рыжая" и примитивным орнаментом во всю длину. Линейка валялась сверху, и удивительно, что ее не выбросили, когда уносили в макулатуру ненужные журналы и тетради. А унесли почти все, причем давно, и остались только три плотно связанные веревкой стопки искомой "Иностранки" да несколько номеров "Нового мира" -- 89-го, 90-го и 91-го, вразброс. Не разрезая веревок, Маша убедилась, что все там относительно новое, а ей нужны были журналы за семидесятые годы. Ну что ж, не повезло. В последней пачке обнаружился синий блокнот-"дюймовочка", она раньше всегда покупала такие -- толщиной в дюйм, карманного формата, для записей "чтобы не забыть" -- хватало надолго, несмотря на вырываемые периодически странички. Найденный блокнот был исключением. Все страницы в нем на месте, и почти все исписаны мелким почерком за какие-нибудь полгода. Маша помнила, что там. Это был ее дневник трехлетней давности. Строго говоря, не совсем дневник, потому что она делала записи не каждый день и не ставила дат, кроме первой -- она помнила -- 4 октября. Всю ту осень, а также зиму и весну, Маша буквально не отрывалась от этой тетрадки, всюду носила ее с собой, часто что-нибудь перечеркивала и излагала в других выражениях, так что местами получался дневник поверх дневника, некий личный палимпсест эпохи повсеместных явных и тайных палимпсестов.

До сих пор ей было не вполне понятно, почему за те полгода она так незаметно, но очевидно изменилась. Надо бы вспомнить, разобраться. Хорошо, что блокнот не выбросили -- случайно, наверное, эту пачку здесь оставили.

Она избавилась от дневника в начале июля -- да, кажется, уже после увольнения и перед поездкой в Прагу -- впервые за границу, на неделю. Там было хорошо. Музей игрушек. Сам город тоже показался ей игрушечным. Пряничным. Кстати, зачем она тем летом дневник-то бросила в кладовку? Наверное, надоело перечитывать, а просто выкинуть или сжечь было жалко. Может быть, хотела себе доказать, что действительно изменилась и сможет дальше продолжать в том же духе без всякого письменного свидетельства? Да, пожалуй, из-за этого. Сейчас она относилась к подобным вещам бестрепетно и не считала нужным доказывать себе что-либо вообще, будь то внутренняя сила или наоборот.

Как хорошо, что блокнот нашелся. Никуда она сегодня не пойдет, будет его читать. Перед прописными истинами вроде "без прошлого нет цельности" и "чтобы жить достойно и умереть на пределе своего стремления ко благу, надо постоянно наблюдать за собой" Маша временами склоняла голову и замирала, как если бы она первая их открыла. А Измайловский парк подождет.

Отсыпав кошке горсть съедобных зеленоватых звездочек, она взяла карту и снова вернулась в комнату. Окно пришлось прикрыть -- ветер. Цвет неба -- невозможно воспроизвести его в памяти с закрытыми глазами, в отличие от многих других оттенков -- уже успел с утра несколько измениться, смягчиться. Только одно облачко, больше не видно. Какое-то оно недотеплое, не хотелось бы оказаться на его месте. Да и не пустят.

Маша открыла блокнот. На второй странице обложки была запись, но не первая, а последняя, сделанная после перечитывания остального:

Этот дневник я вела с октября по март. Собственные мысли обесцениваются так быстро, что уже хочется его выбросить. Недавно я научилась смеяться сквозь слезы -- не только тогда, когда смешно, но сквозь любые слезы, то есть радоваться тому, что вызвало этот плач. Привычка полезная, надо будет с кем-нибудь поделиться. Не знаю, зачем я записывала сюда все эти необдуманные слова, бредовые истории и сентиментальные стишки, зачем написала с обратной стороны письмо и почему его не отправила, зачем сочинила столько снов (ведь только один из них приснился мне на самом деле, интересно будет через несколько лет попытаться угадать, какой именно) -- мне хотелось всего лишь понять другого человека, а я вместо этого вон сколько нагородила. Впрочем, эти записи похожи на мою жизнь: люблю связывать все со всем, не спрашивая себя, зачем.

Может быть, все это ерунда и не заслуживает внимания, но у меня такое предчувствие, что начинается нечто важное. Хорошо бы всегда записывать свои предчувствия, ан не получается, забываю. Предчувствие возникло сегодня, когда я увидела на улице двух собак, похожих на ягнят. Но все по порядку.

В прошлое воскресенье мы собрались не у Лены с Лешей, как обычно, а у Мишки, потому что его сестренке исполнилось 11 лет, а она в каком-то смысле воспитанница нашей компании и пожелала всех нас видеть (до этого мы в последний раз были у них два года назад). И правильно, не все же книжками обмениваться да знакомым косточки перемывать. Ну, поздравили ребенка, подарили ей кучу шоколадок, а потом, конечно, о ней забыли, и опять за свои разговоры. А она, Анечка, существо умненькое и непоседливое, только и ждет всегда, как бы в серьезную беседу старших влезть, слушает внимательно. Мы что-то о религиозном опыте, о буддистах, которые торопятся за одну жизнь успеть все, нетерпеливые такие, о том, сколько сект развелось -- уже по домам ходят со своими проповедями, о том, что истинно верующие люди ведут себя скромнее и т.д. -- и вдруг Анюточка: "А у нас в классе тоже есть один мальчик верующий. Я слышала, как он молится шепотом. Он, кстати, не скрывает, что верит, правда, общается в основном с девчонками, а мальчишки над ним издеваются. Обзывают придурочным, хотя сами крещеные. Они у нас глупые, не доросли еще. А вчера ему новая учительница двойку поставила, потому что не поверила, что он задание сделал, а тетрадь дома забыл. Зря, он никогда не врет. Я ему на перемене говорю: сбегай быстренько домой, принеси ей тетрадь, может, поверит, зачеркнет эту двойку. А он, представляете, отвечает: "Бог видит, а ей необязательно." Ну что тут поделаешь? Не хочет человек за справедливость бороться."

Все, конечно, от этой истории пришли в восторг, особенно Лена. Она спросила: "А когда у него день рождения?" -- помешалась на астрологии. Анечка ответила: "Первого июня." Лена, обращаясь ко мне: "Близнецы, как ты. Я вчера по телевизору передачу видела, тоже про одного Близнеца. Он был поэт, философ, очень верующий человек и совершенно не от мира сего," -- и назвала имя, я впервые его слышала, потому что телевизор не смотрю и стихи читаю только те, которые и так знаю наизусть -- Пушкина, Лермонтова, Блока, Тарковского, Цветаеву, Ахматову. "Умер молодым, -- продолжала Лена, -- от наркотиков. То ли наркоманом был, то ли его отравили -- не поняла."

Я так подробно пишу об этом разговоре, потому что три дня назад у меня дома не осталось непрочитанных книг, и я зашла в "Гилею" что-нибудь купить. Взяла Пелевина и Лакснесса, собралась уходить, но тут заметила на одной обложке фамилию поэта, о котором говорила Лена. Это была небольшая книга воспоминаний о нем. Я пролистала ее, там и отрывки из стихов попадались, ну и купила из любопытства. Прочла в тот же день, и уже в процессе чтения стало мне как-то не по себе. Не знаю почему. Стихи сначала не понравились -- я привыкла требовать от поэзии большего, глубины неимоверной, хотя времена уже не те, чтобы глубину в поэзии искать -- а со второго прочтения что-то зацепило. И человек он был, судя по воспоминаниям, тяжелый, неприятный и больной. Псих. Но честное слово, среди живых и здоровых я не встречала ни одного, кто бы с такой силой порывался не просто быть лучше, но к любви и благу в высшем смысле. Похоже, совершенно различные черты, которые я очень ценю по отдельности, когда-то встретились в одном этом человеке. Сокровище и клад. То, что такой человек был -- чудо, он был чудесный человек. Его существование как бы собирает все происходящее сейчас вместе, воедино, поэтому мне интересно писать об этом и интересно, что будет дальше. Правда, поняла я это не сразу, а сегодня, когда увидела тех двух собак, похожих на ягнят. Тогда-то я и попалась (Лена сказала бы: впала в легкий транс). Больше всего сейчас мне хочется прочитать все, что он написал, и нарисовать (по фотографии на обложке) его портрет. На фотографии лицо человека, который собирается тонко и беззлобно пошутить или же сейчас заплачет. Книга называется "Борис Поплавский в воспоминаниях современников", а современники были -- мне бы таких -- Набоков, Бердяев, Ходасевич... Тогда и Цветаева там жила, в эмиграции, в Париже.

Да, Маша с Кировоградской, одержимость всегда была твоим седьмым чувством. С чем тебя и поздравляю.

Я неправильно начала эти записи. Следовало бы так -

Детей, к счастью для них, не страшит расстояние от хорошего до самого лучшего. Но впоследствии многим приходится преодолевать этот страх, и не всем удается.

Жил-был в Москве, где-то на Мясницкой улице, в начале века, маленький мальчик -- с родителями, сестрой и братом. Родители его были музыкантами, но отец это занятие бросил, чтобы зарабатывать деньги, содержать дом. В доме часто собиралась мистически настроенная публика, потому что мать мальчика увлекалась всякой эзотерической болтовней и вообще была особа экзальтированная, хотя и строгая ужасно. Она считала -- мол, вы, дети, можете быть сколь угодно умны и талантливы, даже гениальны, но будьте добры, не витайте в облаках, живите как все. Дети писали стихи, нюхали кокаин и шатались без дела по городу, то есть жили как все, да не те. Ну, потом была революция и война, отец увез мальчика на юг. С юга на запад -- вся семья собралась в Париже. Мальчику еще не было двадцати. Он рисовал, сочинял, читал, поднимал гири, ночью сидел в кафе, утром гулял с друзьями по улицам, а днем молился, притворяясь спящим. Мама ругалась. Наверное, называла бездельником, дармоедом или более грубо. Он старался реже бывать дома. Как все это грустно.

Нет, не декаданс. Напротив, он жил очень интенсивно и был по-своему сильным человеком. Бессильному не поможешь, а ему можно было помочь, и даже сейчас, более чем через 60 лет после его смерти, я иррационально пытаюсь хоть чем-то... хоть понять, что и как я могу для него сделать. Портрет нарисовала. Со второй попытки. На первом листе получилась протертая бумага вместо глаз. Кажется, представляю себе тот сонный и высокомерный взгляд, который он приписал себе в своем дневнике. У него был редкий дар исповедоваться так, чтобы собеседник не страдал при этом от удушья.

Некоторые люди потому лишь не праведники, что желают гордиться сложностью своей и противоречивостью. Чтобы говорили о них шепотом и почти с восхищением: какой загадочный человек...

Постыдное занятие -- из всех вспомнившихся мне знакомых составляла шкалу беспомощности. К счастью, не договорилась сама с собой о цене деления. Я иногда забываю о том, что отчаяние и уныние -- разные вещи, всем советую одно и то же. А Поплавский только и сказал в свою защиту, что его "кипение под давлением" -- от избытка сил, а не от склонности к нытью. Многие, наверное, не поняли, что он имел в виду. Для них что кипение, что гниение -- все общественно бесполезные занятия.

Портрету пожелала доброго утра. При нем стыдно жить не в полную силу, допускать леность ума и расфокусированность морального чувства в духе нового fin de sicle. Нет, моральное чувство, кажется, ни при чем. Воспитатель нашелся. На себя бы посмотрел при жизни. Даже с людьми ладить не умел. Эгоист. Психопат.

Последние несколько строк зачеркнуты. За что она его так?

Не плюй в колодец: откуда черпаешь, там и останешься. Может быть.

...Разглядывая самые любимые фотографии, вдруг замечаешь, что смотришь на свое отражение в глянце бумаги. Оно появляется, как портрет грозного предка у тебя за спиной в темной комнате без единого...

Окончание зачеркнуто. Отнюдь не корректурным способом -- ни буквы теперь не восстановишь. Правильно, Маша. Так интереснее.

Не пишу обо всем, что проносится мимо -- иначе перечитаю и не поверю, что у меня оставалось время еще и думать.

Дали почитать тонкую книжку его стихов. Более полное собрание издавалось, но в Америке, и его ни у кого из моих знакомых нет. Читаю.

Приснилось, что сижу в театре, близко к сцене (не была в театре уже года два-три). Идет незнакомый спектакль. Некто в сером костюме, прикрывая лицо ладонью, произносит монолог о том, что спускается в ад, потому что хочет чувствовать себя среди грешников аристократом духа. Еще он говорит, что при жизни люди нарочно поступали с ним дурно, чтобы он возомнил себя порядочнейшим на Земле и погубил свою бессмертную душу гордыней. Дальше не помню.

Как я могла, как вообще можно плохо относиться к человеку за то, что с ним тяжело, что он ведет себя как сумасшедший или негодяй? Сколько психологи написали книг, и все о том, как избегать неприятных людей, как противостоять им, наносить ответные удары и т.п. Хоть бы одну страничку о жизни с ними в мире, любви и согласии! Почему есть литература типа "Вы и ваша собака" или "Вы и ваша кошка", а "Вы и ваши психи" -- нет? Говорить "этот человек плохой, потому что он доводит меня до слез" так же нелепо, как "эта музыка плохая, потому что заставляет меня плакать -- если я плачу, значит, думаю о своем, а музыку не слушаю, потому что она бездарна". Чушь собачья. Просто эта музыка хороша для мыслей "о своем" и, возможно, именно для них и создавалась.

А каких людей я сама считаю неприятными, если откровенно? Так сразу и не скажешь. Допустим, меня всегда выводили из себя жалующиеся на скуку и не умеющие разнообразить свою жизнь. Больше всего боюсь (действительно боюсь, а не презираю) тех неопределенных и невнимательных людей, которые не вполне способны даже концентрироваться на своих ощущениях, не то что анализировать их. Они просто фиксируют частицы потока впечатлений и этим живут, и наплевать им на всех -- не со зла, а просто природа у них такая. Понять бы... Вот Поплавский, -- что ему было нужно -- истина или блаженное плавание в блистающем потоке по течению, без усилий? Нет, на него я напраслину возвожу, он трудиться умел. Может быть, просто разочаровался в малых, постепенных, терпеливых шагах, решил через пропасть прыгнуть? Когда бы он не погиб в тридцать два... Не прощу себе, если и дальше буду бояться, если не смогу понять -- буду виновата не меньше, чем те современники из книжки.

Ни капли иронии, странно. Удивилась себе прежней. Хорошее с дурным если где и разделены, то не в этом мире. Хотя... разве сейчас она никогда и ничего не пытается изменить? Ладно, что там дальше -

Так называемые хорошие личные качества вообще слишком высоко ценятся. Есть на свете порядочные, добрые, искренние, почти святые люди, и это прекрасно, пусть живут и радуются, но воспевание этих добродетелей с пеной у рта, вменение их всем в обязанность -- душевная болезнь, которая в тысячи раз тяжелее буйного помешательства. И в тысячи раз чаще настигает. Меня, например, каждый день неоднократно.

Сюжет для сказки: чувство вины вдруг становится живым существом, как хлеб и огонь у Метерлинка. Можно ли тогда эту вину, это существо - загладить?

Наверное, мне нужно некоторое время побыть таким человеком, мечтателем и созерцателем. Попробую. Буду затуманенным взором смотреть куда попало и записывать свои видения. Подражать неизвестно кому неизвестно в чем.

Прошло два дня, а кажется, что несколько недель. Чувствую себя на своем месте как никогда. Поздние сорта везения. (?)

Многие пренебрегают подражанием, считают, что это профанация родства душ. А мне кажется, что подражание выше всякого родства, потому что требует усилий и жертв, а родство душ -- природное. От последовательного подражания недалеко до конгениальности. Это как заслуженное дворянство.

Ночью что-то снилось, разговоры разные, помню только одну фразу: "Если бы ангелы время от времени не падали, то люди забыли бы о гравитации и разбились бы насмерть". Проснулась и вспомнила, что у Поплавского в "Флагах" -- "Новый ангел сине-бело-красный Радостно взлетит к лазури неба." Завтра 8-е октября, день его смерти. Посмотрела в календаре на XX век -- в 1935 году это был вторник. И в этом году тоже. Занимательная нумерология: одинаковые сочетания "число -- день недели" повторяются через каждые 5,6,11 и снова 6 лет.

В его первой книге почти каждое стихотворение кому-то посвящено. Наверное, живи он сейчас, когда никто никому лишний раз "здравствуй" не скажет -- посвятил бы каждому по тетрадке. А стихи замечательные. Все строчки, особенно последние, ждут озарения, как побитый зверек прячется и уходит в себя, пока не успокоится боль. Слово, не пропущенное сквозь, словом не считается. Сочувствие всему или ничему. Сухое молоко, мокрое молоко, стилизованное молоко. Присмерть. Геометрия флагов искривляет пространство. Бессознательные жесты во время вечерних прогулок. Внешние и внутренние движения вперемешку. Свет преломляется в Тебе, только бы ничем не пренебречь, все успеть заметить.

Иные стихи действуют как скальпель нейрохирурга -- кто-то внутри тебя играет в кубики, производя невидимые издали перемены. Потеря и обретение разделены долей секунды. Почти не больно и не страшно.

Хорошо бы поэты на своих вечерах всегда бормотали стихи себе под нос, как Поплавский. Публика приходит подслушать, как человек сам с собой разговаривает -- вот и пожалуйста, пусть слушает. Впрочем, многие приходят просто чтобы порадоваться чужому горю, так что лучше эти вечера вообще запретить. Или каждому входящему всыпать пару-тройку плетей.

Кстати об экзекуциях. Видела сегодня вечером в метро человека, похожего на инквизитора с книжных иллюстраций. Он сидел в будке около эскалатора, закрыв глаза и запрокинув голову. Лет тридцати. Не то восковая фигура, не то сфинкс. Незавидная должность -- падает на тебя толпа и падает, как десять казней египетских. Сидел такой сфинкс, загадывал свои загадки, а тут час пик, никто его не слушает. Пришлось пропустить всех без разбору и закрыть глаза на сие безобразие.

Если важна точность, он умер уже 9-го октября утром (кажется, день рождения Цветаевой), а 8-го умирал. Ровно шестьдесят и один год назад.

Не знаю, путешествие это было или реквием. Решила поискать то американское издание в Библиотеке Иностранной Литературы, где раньше никогда не была. Мне объяснили дорогу, не самую короткую, как потом выяснилось. Ушла с работы пораньше, отложив чтение журналов на завтра, доехала до "Новокузнецкой". Легко вспоминается: в голове с утра вертелся мотив привязчивой песенки про иголки в сердце, игривый до нелепости. Забыла попрощаться с портретом. Дороги не знаю, спрашиваю -- все посылают в разные стороны. Иду как пьяная, чуть не попадаю под машины. Похоже, форель начала биться своим клювом об лед сразу с десятого удара, почуяла октябрьский воздух. Перечитывала вчера на ночь.

Я человек московской окраины, центра не знаю совершенно. Только в метро по вечерам и почему-то в лесопарках чувствую себя уверенно, по-городскому. Как будто дух Москвы остался лишь под землей и на деревьях. Иллюзия, конечно.

Сколько мостов. Надо бы свободнее ориентироваться в родном-то городе. Наконец, женщина в синей куртке -- при ней еще псина была, похожая на волка -- указывает на здание прямо напротив меня. Опять перед близко идущим транспортом перебежка. Боковым зрением -- белый крест Димитрию Донскому. Дворик библиотеки красивый, хвойный. Макиавелли справа, Гейне слева (думала, это Байрон).

Для записи в библиотеку нужна фотография. У меня нет. К тому же американский центр, как явствует из объявления, сегодня закрыт. На обратном пути подхожу к высотке номер 1/15 и вспоминаю, как пройти к метро, к "Таганской". Странное состояние -- и ясность, и легкость, и абсурд какой-то. Нитка без иголки. Вижу объявление в духе афишек Поплавского и его компании -- "кинотеатру "Иллюзион" требуется продавец мороженого" -- и мне смешно, будто требуется им не простой продавец, а снегирь говорящий. Рядом мемориальная доска Роману Кармену. Кармен с камерой, камера больше Кармена. Хочется сочинить целый букварь из подобных фраз. В "Иллюзионе" на этой неделе проходит ретроспективно-интроспективный показ.

Иду вверх. Мир необратимо изменился. Гончарная улица, Котельнические переулки (молочная река, кисельные берега). В сердце не иголка, но нитка. Если и иголка, то хвоинка а в метро с тех пор как начали предупреждать о забытых вещах постоянно хочется что-нибудь забыть но трудно сделать это не нарочно короче говоря вечером дома смотрю на портрет и думаю а ему там сейчас позволяют смотреть на нас или оттуда люди кажутся серыми точками растрового мира и была ли для него точка символом жалости как флаг или как для меня яблоки и соль первые понятно почему а соль это невидимое преодоление въевшейся дешевизны и пошлости и еще поскольку точки все равно не будет соль это веселая игра в рог изобилия обманная манна

И еще несколько старательно вымаранных слов.

Зашла неизвестно зачем в магазин игрушек, а там медведь в очках продается. Интеллигент.

Возможно, совесть обитает в домашних тапочках.

Видела большой рекламный плакат. Крупными желтыми буквами на фиолетовом фоне надпись: ФЛАГИ. Изготовление и реализация.

У Лены с Лешей дома есть антология эмигрантской поэзии. Сегодня была у них и переписала пять стихотворений Поплавского из цикла "Над солнечною музыкой воды". По пути домой нашла в одном кирпичном дворике грязную деревянную пешку, уже давно ни белую, ни черную, и положила в карман.

Да, совсем забыла: покупала в ларьке шоколадку "Седьмое небо", к чаю, а там на всех ценниках "Гамлет" написано. И название товара черным маркером. Выглядело комично: печенье "Гамлет", паштет "Гамлет". Первый приз за остроумие я бы присвоила достойной Шекспира надписи "оливки без косточек "Гамлет"".

Приснились часы с тремя стрелками, из них ни одной секундной. Показывали эти часы непонятно что, но во сне мне почему-то точно было известно, который час, причем по этим самым часам.

Вспомнила картины Дали, где часы капали и стекали, как горячий шоколад. Поплавского тоже называли сюрреалистом. Да, пожалуй, он мог бы написать такие стихи, чтобы шоколад в чашке громко затикал. Нет, "сюрреалист" к нему не подходит. Скорее уж сюр-романтик. Тот, кто очень хочет сказать "мы", а получается чистое "ми".

Мертвым нужны местоимения четвертого лица: он-которого-здесь-нет.

Поплавский -- не сюрреалист и не символист. Он волшебник. Его любимые образы -- это просто вещи, делающие мир симпатичным, понятным и сопричастным тебе. Без них как в детской без игрушек. Не всякий символист догадался бы, что в небе сегодня, например, не хватает дирижабля. Только для доброго волшебника и сказочника это очевидно. Дирижабли с флагами, елка с эдельвейсами. Кто соединил их, тот соединил не только слова, но и себя с другими людьми, и их между собой -- именно своей способностью к собиранию. Такого рода талант притягивает даже сильнее, чем частная галерея-коллекция щемящих картин, которая есть у каждого писателя и может иметь много общего с галереей того, кто читает.

Любая вокзальная цыганка похожа на его Черную Мадонну.

Опять в метро про бесхозные вещи. Мне сначала послышалось "пешеходные вещи". Многое чудится в последнее время. Видела трамвай поздно вечером, и показалось, будто он изнутри увит плющом, а это просто дерево под фонарем в стекле отразилось. В трамвае сидел человек, спящий или притворившийся спящим. Жутко выглядело.

Это был трамвай из стихов Поплавского. "...А наутро грязный снег растает, И трамвай уйдет в сияньи вдаль" -- последние две строчки одного стихотворения в книге "Снежный час", а две предыдущие так мне нравятся, что хочется написать их на заборе:

Постоянно чувствую странный избыток сил. Чисто дилетантский восторг. Надеюсь, кто-нибудь может описать робинзонаду человека по книгам. Радость каждому родному голосу в их мутной воде.

Интересно, Пушкин первым зарифмовал "честь" и "перечесть"?

Совпадение. Стоило вчера вспомнить Пушкина -- и сегодня в институте один аспирант, который собирается в Америку на год, сказал, что из книг возьмет с собой только "Евгения Онегина". Сразу захотелось перечитать. То есть перечесть. Когда проходили его в школе, было скучно, к тому же многое казалось искусственным -- не верилось, что светские приличия, например, существовали на самом деле. В четырнадцать лет трудно поверить. И Татьяна Ларина никому не нравилась, точнее, опять-таки не верилось, что примеры столь глупого поведения существовали в реальности. Учительские сентенции об исключительности ее характера не убеждали.

Позднее оказалось, что характер редкий, но не исключительный. Я видела и подобные характеры, и подобные ситуации. Более всего с Татьяной Лариной у меня ассоциируется, как ни странно, один бывший однокурсник, с виду беззаботный парень, но, пожалуй, умение притворяться беззаботным и было его единственным от Т.Л. серьезным отличием. Кто-то, помню, сказал, что веселящийся Шиз (прозвище этого парня, забыла, с чем связанное) похож на разматывающийся кокон. Вот так.

Еще вспомнила: однажды учительница заставила нас письменно ответить, как мы понимаем выражение "от делать нечего друзья". Мы никак не понимали, то есть вроде бы все было понятно, но больше двух-трех фраз никто из себя за полчаса не выдавил. Кроме моего соседа по парте. Он целое сочинение написал ("тонкое психологическое наблюдение", как выразилась наша литераторша) о людях, которым поодиночке скучно, поскольку слишком многого хотят, а на нравственные усилия по выработке своего оригинального мировоззрения неспособны ввиду снобизма и лени, вот и надеются, что вместе им будет интереснее, как будто пустота плюс пустота могут дать полноту и т.д. в том же духе на две страницы мелким корявым почерком. Кстати, получил он, к общему возмущению, четверку, за отсутствие подтверждающих примеров из текста. В классе его считали будущим гением -- как минимум, непризнанным. Насколько я знаю, сейчас он программист и пьяница (подозреваю, это в чем-то оригинальней, чем быть гением).

Бывает так, что чувства подстегивают мысль и одновременно мысль обостряет чувства. Не знаю, как лучше назвать это состояние -- в нем есть и смелость, и одержимость, и открытость (в смысле -- преодоленное недоверие). И все это в непротиворечивой пропорции, то есть одержимость не как жажда и погоня, а как готовность ничего не отвергать. И смелость в сочетании с ненасильственным отношением к жизни. Вот откуда берется огонек. Жаль, что его не хватает на некоторые важные вещи. Например, хочется доверять всем, а не получается -- боишься разочароваться, распылиться и охладеть. Страшнее же всего моменты, когда и по-своему поступать боишься, и других слушать не хочешь. Наверное, таким состоянием пытают в аду.

Я, в сущности, за всю жизнь не ответила ни на один из вопросов. Вместо этого задавала встречные, свои. Как недоучка, надеющийся хитростью выудить подсказку и угадать нужный ответ. Нет, гораздо хуже недоучки -- у того обыкновенно не хватает наглости и глупости считать свои вопросы важнее поставленных.

Трамвай Поплавского движется просто вдаль. Его нельзя остановить своей волей, за ним нельзя гоняться. Постоянно напоминать себе о неясности направления и цели движения, до тех пор, пока не останется в сознании просто трамвай, трамвай как таковой.

Получается, что направление есть категория не столько пространственная, сколько силовая. Лена сказала бы: энергетическая.

Накапливая проблески доверия, перестаешь уставать.

Приступы наивности, когда самые тривиальные, детские, где-то наверняка вычитанные мысли кажутся яркими и важнейшими в жизни: какое нежное создание, оказывается, асфальтовый каток, как он внимательно заглаживает неровности горячего асфальта, будто сам в них повинен.

Почему-то вспомнила девушку по имени Лена Виноградова. Некий подмосковный дом отдыха. Она хорошо поет, танцует, сочиняет сказки и умеет сплетать листья из хвойных иголок. Она будет поступать в педагогический институт. Она знает много игр. Ей пятнадцать лет. Мне, кажется, семь, и все мы, дети от четырех до восьми, ходим за ней хвостом. Мамы и бабушки умиляются, хотя и ревнуют нас слегка, особенно когда не могут дозваться к обеду или уложить спать днем. Вот привязались, говорят, к взрослой девушке, разве не понимаете, что она устает все время с вами играть. Ну ладно, идите, развлекайтесь. Господи, хорошо хоть от телевизора теперь оторвались.

В нашем Доме Культуры когда-то показывали кино. Теперь там угнездилась передвижная выставка экзотических кошек. Зашла посмотреть и поняла, что не люблю экзотику. Примерно каждый второй зверек страшон как смертный грех. Порода, понимаешь ли. Рядом анонс еженедельного детского утреника с примечанием: "Для родителей открыто кафе "Ожидание"".

Что-то вроде первого снега, но падающие частицы слишком редки для таких смелых слов.

Из подслушанного разговора: "Ты, помнится, называл этих людей последними дервишами. Так вот, для всех последних в своем роде существует специальный термин -- вырожденцы".

Сегодняшний день, 20-е октября, можно назвать Днем Пьяных Кораблей -- так уж случилось, что 300-летие российского флота совпало с днем рождения Рембо. Утром звонила А., я ее поздравила с новоиспеченным праздником, рассказала о Поплавском. Она считает, что впечатление от хороших стихов должно быть такое, что поэту они нелегко дались, а "кипение под давлением", сказала А., напоминает ей бездонный котел с закрытой крышкой. Умница.

Раньше дневники и мемуары писали люди, пережившие много приключений. И зачем только я этим занимаюсь?

Графоманы при сверх-рвении становятся, наверное, манографами. А у древних индусов было слово "пишачи", и означало оно "демоны, пожирающие падаль". Замечательное совпадение.

Когда стихи запоминаются наизусть, они начинают действовать как бы изнутри. Поэтому золото поэзии там, где ощутим разрыв между чувством и настроением. Читать Поплавского, честно говоря, тяжело -- это непрерывное испытание на способность не судить. Похоже, не он один, а весь "русский Париж" того времени был болен каким-то страдательным отношением к этому миру. Ожидание благодати, готовность жадно впитать ниспосланный свет -- при полном разочаровании в малейших усилиях. Даже для деятельной Цветаевой важнее вдох, чем выдох. Искажение гармонической диады. В некоторых профессиях принято давать определенные обеты: клятву Гиппократа, например, или присягу. В искусстве можно выбрать обет самому, но сдается мне, что многие нарочно избегают такой ответственности. По загадочным для меня причинам. Несколько лет назад, помню, я много об этом думала и заключила, что они правы ровно настолько, насколько правы приверженцы торжественной клятвы. Но обосновать свое заключение не смогла. Принять за аксиому.

В ощущении от стихов Поплавского есть что-то общее с числом "Пи". Чем точнее хочется определить это число, тем больше требуется усилий. Притягательность и необыкновенность числа "Пи" таковы, что близость его численного значения к трем забывается начисто, хотя число три очень символично, и за ним тянется гораздо более древняя и магическая история, чем за сомнительным иррациональным "Пи".

А вот число "две пятых" ассоциируется у меня почему-то с беззащитностью и обреченностью.

Слишком многое ассоциируется, чудится, видится, слышится, ощущается, вспоминается, забывается, кажется, думается, чувствуется, нравится, гнетет, удивляет, мерещится, снится, озадачивает and so on. Познакомилась в библиотеке с американкой по имени Джоан, которая занимается всем этим серьезно -- пишет магистерскую диссертацию "по русской женской мистике", как она выразилась, и среди прочего работает над статистикой глаголов чувственного выражения в сочинениях Анны Шмидт. Я не знала, кто такая Анна Шмидт, но если правильно поняла объяснения Джоан, трудиться ей придется долго -- наверное, глаголов чувственного выражения там вагон и маленькая тележка.

Серьезны не те занятия и увлечения, что долго тянутся, а те, что вызывают многообразные последствия и заметные изменения. И еще -- поступки часто запоминаются отдельно от их причин и обстоятельств.

Мне приснился сон. Нигде не могу найти любимого плюшевого мишутку, и вдруг мне звонят с работы специально для того, чтобы сообщить: -- Не волнуйся, Маша, он у нас, только что пришел. Я соображаю, что мне это снится, но сразу не просыпаюсь и успеваю увидеть продолжение -- наверное, уже не сон, а полу-фантазия, уловка психики: приезжаю на работу, там действительно мой медвежонок. Я беру его на руки, а он смотрит на меня так, будто я не понимаю чего-то самого главного в жизни. Шеф говорит: -- Что ж ты его отпустила гулять одного? Вот потерялся бы он, и был бы тебе тамбовский волк любимой игрушкой, Маша ты растеряша.

Картошка варилась медленно, а за окном было светло, и ветки дерева на солнце казались двойными: полу-металлическими, полу-обыкновенными. Пока она читала (устала, трудно все разобрать, много исправлений), прошел быстрый теплый дождь. Земля-сырая-мокрая-картошка-сырая-недолго -горячая-тополь-никогда-не-пойдет-пухом-земля-никогда-не-высохнет- картошка-никогда-не-рассыплется-и-все-навсегда-остается-таким-как-сказал -поэт. В детстве ей запомнилось: высмотреть радугу можно только после теплого дождя.

И случай с плюшевым мишкой из Машиных дошкольных лет, записанный ее мамой в особую тетрадку. Маше четыре года. Приходят родственники в гости, начинаются разговоры, интересные и не очень. Конечно, находится скучающий человек, который задает Маше детский вопрос: -- На кого ты хочешь быть больше похожа, когда вырастешь -- на маму или на папу? Маша не отвечает, убегает в другую комнату. Все думают, она смутилась или испугалась, но через минуту Маша возвращается с этим самым медвежонком, показывает гостю, хитро улыбается и говорит: -- Я хочу быть похожей одинаково на папу и на маму, а еще немножко на него.

Слышала по радио, что чтение и запоминание незнакомых слов, согласно исследованиям, может благотворно влиять на психику. Взяла энциклопедический словарь, полистала, но ничего не запомнила, да и слова попадались какие-то неблагозвучные. После этого весь день выдумывала свои. Четыре новых слова:

багарка (гибрид бабочки и механической лейки);

дрозник (растение семейства зонтичных, очень хрупкое);

пралайка (полевая зверушка, издает высокие, тихие, долгие звуки);

кадарамель (жуткое слово, в отместку за его создание преследующее

меня в образе отдавленной лапы неопределенного хищника).

А в детстве я как-то раз решила выбрать, какое из существующих слов самое лучшее. Победило "мороженое". Вспомнила об этом сегодня вечером, когда проезжала в автобусе мимо соответствующего киоска -- белоснежного домика с восьмискатной синей крышей и Портретом Неизвестного Снегиря в Более Чем Натуральную Величину.

Вышла книга Бориса Поплавского. К сожалению, стихов там нет, кроме нескольких очень ранних. Собраны в основном отрывки из его дневников разных лет, а кроме них -- варианты прозы, статьи о живописи, поэзии и боксе, письма, биографические материалы. Прочла все за три дня, сейчас перечитываю.

Буду выписывать некоторые важные (для меня) мысли Б.П.

1. Согласна, что "личность соткана из памяти" и что "она есть живое соприсутствие" -- не только в индивидуальном, но и в коллективном прошлом человечества. Развивая эту мысль: чем больше человек узнает и творит, тем сильнее он тянет нити памяти, тем быстрее освобождает самые глубинные ее области, вбирая в сознание более поверхностные слои. Конечно, чтобы притянуть такой "дождь", нужны именно знания, а не догмы. Чем они глубже и шире, тем интенсивнее любое воспоминание освобождает память. Какое блаженство.

2. Б.П. писал, что все в жизни проходит, и это хорошо, поскольку иначе люди отрекались бы впоследствии от своих лучших чувств и состояний. Нельзя пренебрегать ими, обесценивать свое прошлое, разочаровываться. Особенно гнусно, когда таким образом люди предают свою былую готовность к самопожертвованию -- ведь эта способность, пожалуй, есть единственное свойство человека, которое стоило бы взять с собой на другие планеты, не говоря уж о том, чтобы сохранить здесь. Б.П. ценит в себе все -- и совесть, и сопротивление ей, и страдания, и отступничества, и лаянье из-под одеяла. Я бы так не смогла. Даже в отчаянии он столь внимательно следит за собой, что замечает свои малейшие судорожные движения. А в последний год жизни, похоже, в нем после долгой борьбы все-таки соединились приятие себя и постоянная готовность к изменениям. Жертва собственной сложностью, восхождение от абстрактного к конкретному. Тогда же он пишет "Домой с небес".

3. Мне нравятся его рассуждения о музыке и вообще о "самодвижущейся, саморазвивающейся необычайности", старинное стремление познать ее законы и подчиниться им. Органично включиться в жизнь. Он записал, что прежде всего нужно "подчиниться музыке", и только так можно ее услышать. Слушать, а не хватать. Идеал стоиков.

И все же, несмотря на это, что-то в стоицизме ему не нравилось. Трудно понять из дневников, что именно. Не за него, а за себя могу предположить: познание и исполнение божественных законов -- не самоцель. Есть нечто большее, ради чего и эти законы, и сами люди существуют. В остальном стоики достойны восхищения.

4. Странно -- Б.П. родился более чем на 70 лет раньше меня, а литературные предпочтения в шестнадцатилетнем возрасте у нас одни и те же -- Достоевский и Блок.

5. Боязнь разменять силу Геракла на труд ремесленника. Сила мастера боится, так сказать. Что за торговля с миропорядком? Кажется, многие на базаре родились -- любая утрата или неудача для них оскорбление, надувательство со стороны высших сфер. Даже в зоопарке и то не все звери ропщут, некоторым и в клетке интересно жить. А ну, кого тут еще жизнь обделила? Подходите по одному. Бить буду.

6. Не буду никого бить. И все же бунтовать не совсем честно, как и бастовать. Если тайный мотив твоих поисков -- достижение состояния, в котором искать, двигаться и действовать больше не нужно, если при словах "благодать" и "нирвана" у тебя слюнки текут, как у собаки Павлова, то ответь мне на один вопрос: нужна ли тому, кто дает благодать, такая твоя от него зависимость?

Собака. В метро. Бежала вниз по неподвижному эскалатору и тонко, но громко лаяла. Звук долгий, как невыполнение последних просьб.

7. О сильных и слабых. Думаю, сила без слабости ничего не стоит. Кто, кроме сильного, выдержит слабого, и кому, кроме слабого, легко с сильным? А сила, не терпящая слабости, -- не настоящая сила, а декоративная.

Предел "сильного и слабого" -- "живой и умирающий". Поэты всех времен заново похищают Елену Спартанскую, от которой давно скелета не осталось. Сказала портрету Б.П., что поэзия -- это Елена Спартанская. Мертвый не обидится.

О живом и умирающем. Вспомнила про Ахиллеса и Патрокла. Когда мне было лет восемь, я впервые читала "Легенды и мифы Древней Греции" Куна. В детстве, как сейчас понимаю, мифы нравятся еще и потому, что не всегда хорошо заканчиваются, то есть воспринимаются как сказки, но не детские, а серьезные, для взрослых. Читаешь и гордишься, что тебе только восемь лет, а уже почти все во "взрослой" книжке понятно. Так вот, дочитала я до места, где Ахиллес оплакивает убитого Патрокла (там еще фотография скульптуры была), и сама заплакала. И каждый раз плакала, когда перечитывала, а другие мифы помню плохо.

Если долго плачешь, то слезы падают и возвращаются обратно, омывая глаза, легкие и сердце -- сначала холодно, а после можно захлебнуться.

8. В статьях о боксе Б.П. слишком сближает спорт и геройство. Но ведь единственный вид спорта, возникший из чисто героического поступка,- марафонский бег. Участник поединка всегда в какой-то мере защищает себя, а тот посланник о себе и думать забыл.

Этой осенью не было ни одного сильного дождя.

9. Прочла всю книгу, и теперь сомневаюсь, что высокая поэзия обитает на вершине одной горы. Похоже, поэтам выделили целых два пика -- Парнас и Монпарнас. Парнас -- это жертва многим ради единственного, это цельность впечатления прежде всего, это концентрация внимания, это выбор любой ценой. Монпарнас -- бессвязность во избежание потерь, все увидеть и все сохранить, зрением и памятью победить время, одновременно найти футбольный мяч, лесную белку, тень на потолке, шагреневую кожу, верхние листья дикой яблони - и принести, ибо ничто не заслуживает пренебрежения никогда.

А лучше всего обитать на двух вершинах одновременно. Знать и собранность, и невнимательность, и быструю смену этих состояний. Понимать, что пространство между двумя точками может видеться как путь, а через секунду -- как пропасть, и еще через секунду -- как пустота. Запоминать это. Быть добрым и смелым человеком, чтобы не сочинить чего не так.

К добрым душам тоже, конечно, черт подступается, но не в открытую, а как бы резвяся и играя. Притворяется, что хочет всего лишь разнообразить доброй душе жизнь. Напоминает о бесчисленных жертвах борьбы со злом и для особо умных бормочет какую-то ересь насчет предрешенного исхода этой борьбы в пользу заградительных отрядов.

"Правильный" год на дворе. Снег выпал только сегодня, 14-го декабря, в первый по старому стилю день зимы. Эхма, европейская зима, индейское лето. Дикость, наверное, но ни о чем в Европе, кроме погоды, не имею понятия. Спросят как культурного человека, что там на западе творится, и сяду я в лужу. В лучшем случае сделаю отрешенное лицо и промямлю: -- Да они сами не знают... вот режиссеры у них все чаще снимают фильмы о собственных фильмах, и это не случайно... что-то в этом есть.

Читаю книгу об алхимии и думаю: гомункул -- это организм, растущий вместе с Деланием, а если так, то он, возможно, никакой не человечек. Алхимия невыразима ни на одном языке, кроме языка символов, который сопровождает ее, помогает ей и вырастает из нее. Может быть, герметический язык символов и есть тот гомункул?

В витрине на улице столько ремней -- целый детский сад можно выпороть.

Маша почувствовала, что дрожит. Почему тогда все это было так важно? И почему она дрожит сейчас, если здесь нет ни одной новой и даже ни одной забытой с тех пор мысли?

Чашка смешанного, черно-зелено-экзотического чая со старым яблочным вареньем и сушками. Против дрожи это средство подействовало. Теперь потянуло в сон, но еще хоть несколько страниц, как в детстве, для лучшей законченности дня. -

Поймала себя на новом способе чтения -- как будто не все страницы в книге равноправны. Выделяю то, что сопрягается с моим личным опытом, а про остальное забываю до поры до времени. Интересно, занимается ли кто всерьез такой "сопрягающей" литературной критикой?

Видела настоящий рождественский ужас. В книжном магазине. Роскошно изданная антология стихов, не допущенных авторами к публикации при их жизни. Называется (вот кошмар!) -- "Анти-избранное". Все эти поэты, конечно, давно умерли, и волю их никто не нарушил, но все равно жуткая книга.

Еще один рождественский ужас. Занимаясь поисками новогодних подарков, встретила в нашем универмаге бывшую одноклассницу (имя вспомнила не сразу, так давно не виделись), и она мне полчаса подряд, если не дольше, жаловалась на жизнь и рассказывала о своих личных проблемах. Сетовала на чередование в ее характере независимости и привязчивости, всегда несвоевременное. Извинялась за плачущий голос. Я попыталась поднять ей настроение, сказала, что все будет хорошо, что есть на свете люди, для которых все эти привязчивости-независимости совершенно не важны, и что нельзя так унывать под Новый Год. Она, кажется, обиделась. Не умею я утешать.

Бризантность в воздухе носится, повсюду. В пороховнице снова что-то тихо и заманчиво зашелестело.

Ни с того ни с сего сочинила письмо, которое никогда не отправлю -- боюсь, что ответ меня разочарует. Я ведь очень мало знаю этого человека. Мне хотелось бы верить, что я его понимаю, но вдруг все не так? Зачем-то написала это письмо с другой стороны блокнота. В прошлом веке уездные барышни оставляли последние страницы в своих альбомах для самых дорогих сердцу записей. Давно подозревала, что в глубине души я уездная барышня. Как там у Пушкина: "Кто любит более тебя, Пусть пишет далее меня".

Обожание лакомится виноградными листьями.

Однако же, подумала Маша, прежде чем писать письмо, она перевернула блокнот, так что последние страницы на время стали первыми. Сейчас она отвлеклась от дневника -- ей захотелось сначала перечесть то самое послание. Заглянула на "последние первые" страницы. Письмо начиналось не сразу, его предваряли стихи собственного сочинения. Первые и последние (детские не в счет). Маша совсем забыла, что они здесь, хотя помнила все наизусть, одно время даже гордилась ими -- правда, никому не показывала, а вслух читала только раз и только одно (третье), на одной вечеринке, когда разговор зашел о том, кто и какие свои таланты зарывает в землю, с возрастом глубже и глубже. Стихотворение всем понравилось, но ей тогда почему-то было очень неловко и стыдно за себя.

Здравствуй, милый человек с феерической улыбкой и крестоцветными глазами. Не пугайся такого обращения, я шучу. Приходится шутить, потому что мне кажется, будто пишу это письмо в миллионный раз, и хотя бы обращение надо придумывать время от времени новое.

Поэт, о котором я тебе рассказывала, Борис Поплавский, заметил, что настоящее произведение искусства всегда чем-то похоже на перехваченное частное послание. Все утро думала, о чем бы тебе написать (в метро, в окружении читательниц дамских романов, сочиняла письмо тебе, представляешь?), и поняла -- пусть будет как разговор при встрече, иначе получится беззастенчивая смесь правды и вымысла, обязанная своей беззастенчивостью именно правде. Знаешь, когда мы виделись в последний раз, я нарочно пришла раньше назначенного времени, чтобы запомнить вид местности без тебя, а потом увидеть, как все изменится при твоем появлении. Встретиться бы еще, очень хочется оказаться где-то рядом с тобой, наподобие той сказки, где один король поставил другому условие, чтобы тот в точности повторял все его действия в течение дня, до захода солнца. Иногда отношения между людьми проистекают в обратном порядке, и я, признаться, боюсь признаваться тебе (и себе) в том, что мы слишком разнообразны и многолики для столь недолгой встречи, как жизнь, тем более жизнь без того королевского условия. Конечно, таких жалоб не должно быть между людьми, плакать из-за этого стыдно, и прости меня, пожалуйста. Лучше другой закон: ничего нельзя представить себе так, как это было бы на самом деле. Ну вот, уже намного легче. Симптоматическое лечение. Прости, пожалуйста. На самом деле мне очень повезло, и тенью счастья -- всего лишь легкая неуравновешенность, да и та пройдет.

Книгу, которую давно пора тебе вернуть, прочла еще в январе, она очень интересная, и все-таки что-то в авангардном искусстве меня смущает. Так и тянет растворить весь его акрил в синтетических слезах публики. С этим авангардом люди дошли до того, что сомнение стало религией. Если серьезно -- не знаю, в каких словах тебе, специалисту, передать свои дилетантские впечатления от поверхностного знакомства с современным искусством, но одна фотография в этой книге "попала в точку", выразив самую суть того, что ценю в нем (в современном искусстве) лично я. Для меня она больше чем фотография, тянет на символ нашего времени. Если не помнишь, это на странице 250 -- там запечатлена стена, изрисованная чудищами и пейзажами -- как в мультиках о звездных войнах, на полу еще какие-то детали экспозиции в том же духе, и авторы -- двое молодых людей, родные братья, очень симпатичные, неуловимо похожие на провинившихся щенков. Прошу прощения за зооморфное сравнение, но именно последнее мне больше всего понравилось.

Газетные обзоры новостей культуры я никогда внимательно не читаю, они напоминают уголовную хронику и по форме, и по содержанию, но два события запомнила -- исключительно для того, чтобы узнать, что ты думаешь об их художественной и прочей ценности.

Первое. Какие-то поэты записывали на магнитофон одновременное чтение стихов двумя-тремя авторами, а когда у них накопилось достаточное количество записей, устроили презентацию этих пленок и пообещали в скором времени перевести их на другие языки.

И второе. Группа молодых художников и скульпторов вышла со своими композициями к памятнику Маяковскому. Там участники акции принялись останавливать случайных прохожих и убеждать их в оригинальности и проникновенности демонстрируемых шедевров. Кредо группы: искусство живет и процветает, а не наоборот, хотя бы потому, что число вещей, поддающихся творческим преобразованиям, постоянно растет. Через некоторое время после того как вокруг собралась небольшая толпа, ребятам, по словам одного из них, надоело валять дурака, и они, быстро побросав свои шедевры где попало, сбежали с места событий куда-то в сторону ресторана "Пекин" (где я, в порядке лирического отступления, никогда не была, и возможно, недостойна, поскольку ради освобождения пространства для книг недавно выкинула вместе со старыми игрушками картонную коническую шляпу, выкрашенную желтой гуашью -- Восток моего детства).

Как-то легко сейчас все это пишется. Каждое слово, будто сердце в известном стихотворении, наверх всплывает без усилий. Хочется отослать адресату немедленно и без конверта. Знаешь, чем я тебе обязана? Представь: Новый Год, и Дед Мороз вместо подарка приносит нечто такое, что и выбросить невозможно, и своим считать странно. Событие, которое выпадает из обычной жизни, совсем как сама новогодняя ночь. Оказывается, я по-настоящему дорожу лишь тем, что получаю даром, а плоды всяческих трудов при этом уходят на дальний план. Дарение как анти-обесценивание. Ты понимаешь? Разочарований здесь просто не может быть (так на шахматной доске к моменту развязки иногда почти нет фигур, но после игры в коробке непременно соберутся все шестнадцать больших и все шестнадцать мелких).

Самые скрытные люди иногда внешне откровенны, даже чересчур -- они настолько уходят в себя, что дорожат лишь внутренней жизнью, а жизнь личная для них как бы внешняя. Я не поэтому.

Сейчас в моде автопортреты, и я давно мечтаю сделать свой, но не умею рисовать, а словесный не всякому доверишь. Попытаюсь -- тебе, только сначала изгоню самодовольные мысли. Готово.

Итак, я родилась 25 мая високосного года, то есть с врожденным чувством затянувшегося февраля. Благодаря наследственной собранности и еще Бог знает каким причинам, мой первый крик был направлен строго в одну точку на потолке, и будь он чуть громче, все тут же и кончилось бы обвалом верхних этажей. С тех пор не слишком увлекаюсь спецэффектами, но пребываю в постоянной и полной готовности к космическим полетам. Врачи говорят, что-то есть во мне неостановимое. Обезглавленный поток.

На самом деле я многого боюсь, причем с возрастом это усиливается. Так, в раннем детстве меня страшили только война и зубная боль, а теперь еще и собственные обобщения. Выручают смешливость и тупость.

Не курю, не спиваюсь, не колюсь, сплю без снотворного, ни разу в жизни не пыталась покончить с собой и не собираюсь.

Волосы цвета недожаренного кофейного зерна. Три серебряных, почти как у сказочного божества, но попробовал бы кто их вырвать. Глаза большие, зелено-карие. Лицо, как правило, ничего не выражает.

Вот, собственно, и все. Только что моих ушей достигла рекламная угроза "Чай Липтон выбирает тебя". Сказали бы лучше прямо -- "Чай Липтон придет за тобой". Как Фредди Крюгер. Правда, обычно ужасы приходят парами. За мной если кто и явится, то наверняка это будут Салмакида с Гренделем. А за тобой вообще не придут. Во-первых, ты хороший, а во-вторых, я никому тебя в обиду не дам, потому что люблю. До свидания и с Новым Годом.

Какое сентиментальное письмо. Дрожь возобновилась, в позвоночнике будто проволока засела и гудит каждые несколько секунд. Прочла еще раз, лбом уткнулась в правое запястье, ладонь на странице. Очнулась через полчаса. Окончательно уснуть за столом не хотелось, а читать дальше не было сил. Пожелала себе спокойной ночи и удивительных сновидений.

Ничего не снилось, или не запомнилось. Проснулась Маша поздно, и сразу после завтрака занялась Майским Деревом.

Главное в Майском Дереве -- чтобы было много мелких веточек, на которые нанизывается бумага. Пышность праздника. Чем объемнее, тем лучше -- как новогодняя елка.

Хорошую ветку она нашла во дворе довольно скоро, вернулась, вытащила из кладовки банки с четырьмя разными селитрами, принесла большие миски и палочки для помешивания, ножницы, фильтровальную бумагу. Итак, начнем благословясь. В этом году, как и в предыдущем, у нее получится восхитительное Майское Дерево. По-английски May Tree, по-китайски -- Дерево Мэй.

Растворы готовы, бумага нарезана богатырской лапшой и отмокает. Можно дочитать блокнот. Там, кажется, немного осталось. Новый Год, январь, февраль, март. И одна майская история.

Встретили Новый Год. Посидели замечательно, но я рано уснула и пропустила самое веселое. Мне потом рассказали, что Мишка под утро понес редкостную околесицу на тему добра и зла. Несколько раз повторил, что добро и зло -- фирмы солидные, и почти уговорил Лешу помочь ему немедленно выбросить елку. Якобы по зороастрийскому обычаю нельзя нести мертвого в одиночку, а елка уже труп, и ее надо срочно отправить в колючую страну ежиков Вэкерту. Сам Мишка, конечно, ничего такого уже не помнит. А елка была искусственная.

Первая запись после Рождества (первое впечатление) -- поездка на дальнюю окраину, раннее утро. Москва -- сонное царство, а оставшаяся чуть позади кольцевая автодорога -- его граница, снулый периметр. Хотела ткнуться лбом в троллейбусный поручень, но помешал жесткий пластмассовый козырек кепки.

Холодные дни, в этом году недолгие, как майские будни. Никто сейчас не спорит о том, о чем спорили стоик и христианин у Поплавского. В сущности, это была дуэль между отрешенностью и любовью, а что им делить? Не понимаю. Искала ответ у одного из умнейших людей средневековья, он посвятил отрешенности чуть ли не самую длинную свою проповедь. Прочла, что отрешенность -- высшая добродетель, поскольку не может быть низкой или эгоистичной. Пожалуй, согласна, но с одной оговоркой: отрешенность есть высшая добродетель, если наличествуют добродетели остальные, но если отрешенность -- единственная, то она опаснее, чем смирение, выродившееся в убожество, или сострадание, ставшее пустой слезливостью, или любовь, превратившаяся в любовный бред. Потому что отрешенность без любви, смирения и сострадания -- сущий дьявол, что Вы и сами понимали, почтенный Иоганн Э., уточняя далее, что созерцание и делание порознь бесплодны.

История о винограде, рассказанная мне во сне не помню кем. Один человек попал на тот свет, предстал перед кем положено и не был пропущен в рай. Имел глупость спросить, за что, и ему ответили, что при жизни он ел слишком много винограда. Несчастный подумал, что произошла какая-то ошибка, потому что не ел он винограда никогда, и собрался было оправдываться, но вдруг понял (будто снизошло на него): ел, причем ел так скрытно, что и память свою обманул, и саму реальность!

Приснится же такое. Не надо было из Песни Песней читать на ночь.

Позже читала: когда Сведенборгу впервые явилось видение, оно сказало не что-нибудь впечатляющее на нечеловеческом языке, хотя могло бы. Оно сказало: -- Не ешь так много!

Навестила центр города. Строящийся храм расположен так, что на некотором расстоянии кажется движущимся, приближающимся к тебе. По фотографиям такого впечатления не создается. Не обошлось без наваждений: четыре подъемных крана смотрелись чуть ли не ангелами-хранителями, словно не всякую машину на эту стройку допустят. Кощунственно: святое семейство кранов (кран, краниха и два краненка). Оттуда -- бульварами. Гоголевский, Суворовский, Тверской. На Тверском приземлилась на скамейку, и не успела оглянуться, как ко мне подсел откуда-то взявшийся пьяница -- в желтой куртке, без шапки, но руки в варежках -- и с ходу, заверив, что не собирается ко мне приставать, начал декламировать стихи. Божился, что стихи его, что он поэт и учился когда-то здесь рядом, в Литинституте, что в это время года у него душа от каждого дуновения дрожит, как маятник без гирь (так и сказал!), потому он и пьет. Несколько раз повторил, какая я хорошая, что не ушла сразу. Видимо, не очень хорошая -- ушла я довольно скоро, даже не поговорив с ним, хотя была мысль спросить, не слышал ли он о таком поэте -- Борисе Поплавском. Из прочитанных незнакомцем стихов запомнила только: "Прогулки ночью сам с собой, своя в руке рука".

Опять абсурднейшее сновидение. Сидит в кресле смуглый и очень худой человечек средних лет, курит трубку, а дым из нее похож на тот, что из трубы завода -- густой и бурый. Входит маленькая девочка, вроде дочка, садится к нему на колени, начинает этот дым вытягивать, как жевательную резинку. Струйка дыма постепенно истончается, девочка уходит, человечек снимает с себя всю вытянутую девочкой гадость, и тут я вижу, что это уже не дым, а волосы. Неискоренимые длинные рекламные волосы. Он заворачивает их в газетную бумагу и уносит. Кажется, видеть во сне волосы -- плохая примета. Впрочем, это ерунда. Вероятнее то, что сны предупреждают об одном, а случается другое. Проверка соблюдения правил универсальной техники безопасности, вот что они такое. "Бросим его в яму и увидим, что будет из его снов!"

Есть у нас в институте одна очень вредная тетка, настоящая Баба-Яга. Толстая брюзгливая сплетница. Никакого чувства такта, и язык без костей. Придирается ко всем и за все -- за грязную посуду, за крошки в шкафу, за тараканов, за халаты не того цвета -- приходит и портит людям настроение. Считает окружающих самоуверенными лентяями и неумехами, к тому же безответственными. Командует по телефону своими взрослыми детьми, бедного внука каждый день терроризирует, пока тот не сделает все уроки, а она лично их въедливо не проверит. Разобравшись с домашними, начинает обсуждать их на всю округу, жалуется, что люди они никудышные, и кабы не она, давно просили бы на хлеб в подземном переходе.

Раньше я не вникала в суть ее поведения, просто старалась держаться подальше, но вот сегодня до меня, кажется, дошло, откуда берутся такие характеры, особенно женские. Попробую выразить это словами, пока не забыла.

Совершенно ниоткуда пришел в голову сюжет (не помню, было ли что-нибудь подобное в сказках), который очень подходит к данному тяжелому случаю. Я представила себе богиню изобилия и плодородия -- Деметру, Кибелу или как там еще их звали. Она одна вскармливает целый свет, силы ее бесконечны, благодарность всего живого тоже. И вдруг верховный бог некую часть земли проклинает -- за те или иные грехи людей. Проклятая земля выгорает дотла, и больше на ней ничего не растет, несмотря на все старания богини. Она день и ночь оплакивает выжженную землю, умоляет Владыку простить глупых людей, но безуспешно. Остальные, живые земли ей теперь не в радость -- главным образом потому, что доселе незнакомое чувство собственного бессилия вселяет глубочайший ужас. Отчаявшись, богиня либо покидает мир, либо наводняет его злыми плодами, что в конечном счете ведет к одним и тем же последствиям.

Сдается мне, что призрак выжженной земли, то есть в широком смысле неблагодатной (и неблагодарной) почвы -- главный кошмар всех женщин. Болезненное реагирование на препятствия и усталость. Разочарование и тайная надежда на отмену проклятия. Не утверждаю, что кто-то чувствует себя Кибелой, но, к примеру, наша лабораторная вредина наверняка берет на себя подобную роль. Она -- богиня, а ее ближние -- выжженная, никуда не годная земля, которую сколько ни корми, толку не будет. Ну и что дальше? Усталость накапливается, и вот уже эта ведьма сама себя ощущает выжженной землей, измотанной старой развалиной. Родилась она, судя по внешности, в войну или около того (зачеркнуто)

Ну ладно, какая есть. Авось уйдет на пенсию, успокоится немного. Но мне-то или, скажем, Лене, что делать надо, чтобы лет через двадцать не стать такими же? Как избавиться от фантома выжженной земли?

Избавиться -- поверхностное решение. Нельзя от этого избавляться, я чувствую. Что-то важное может быть потеряно, вроде потенциальной энергии. Ведь богиня оплакивала бесплодную землю как часть себя.

Поняла наконец-то. Выжженная земля не мертва, она живет скрытой и по-своему полной жизнью. Особая форма существования, непостижимая ипостась Кибелы, нерасшифрованная информация. Символ неполноты познания и символ памяти. Возможно, символ искусства, но неяркий, сберегающий -- как птица, что ходит, а не летает. Или сухие ветки на цветущем дереве, которые выглядят так красиво, словно без них дерево ущербно. Или не совсем обычные, мягко говоря, люди, рожденные, согласно преданиям, бесплодными женщинами. Или пустыри в городе.

Лена долго смеялась, потому что первым делом вспомнила выражение "тактика выжженной земли". А вообще она заметила одну серьезную вещь -- что образ бесплодной земли вобрал самые древние поверья, связанные с воскрешением мертвых.

Сделав круг, мысли о выжженной земли сопряглись со стихами Поплавского из "Флагов". Девиз французской революции полностью звучал так: Liberte, egalite, fraternite -- ou la mort. Три цвета флага отразили только первую часть лозунга, а оставшаяся в тени "ou la mort" ушла в "выжженную землю". Оттуда она подспудно сопровождает каждый взгляд, обращенный на флаги. Иначе не получились бы такие стихи.

Птицу, которая ходит, а не летает, я сегодня видела своими глазами. Снегиря, из породы пеших снегирей. Это замечательные птицы. История их происхождения напоминает сказку о Красной Шапочке, только не девочка там была, а мальчик, что больше похоже на правду -- какая нормальная мать отпустила бы девочку одну в лес? Итак, посылает мама своего единственного сыночка проведать больную бабушку и говорит ему: "Веди себя хорошо, не садись на пенек, не ешь пиро(творо)жок, он для бабушки, и главное -- ни в коем случае не общайся с волками. Подожди, не спеши, сейчас я сошью тебе красную шапочку, чтобы лучше тебя видеть..." Ну вот, а мальчик не послушал маму и заговорил в лесу с серым волком. Волку, конечно, не пообщаться хотелось, а пообедать, и съел бы он свою жертву наверняка, если бы красная шапочка не была волшебная. Как только волк прыгнул, шапочка упала мальчику на грудь и превратила его в снегиря. Тогда волк плюнул с досады и ушел голодный куда глаза глядят, а мальчик так снегирем и остался. Почему пешим, а не летающим -- история умалчивает. Пеший снегирь, встретившийся мне сегодня, был веселый. Подпрыгивал при ходьбе. Разговаривал сам с собой, быстро-быстро. Один раз остановился, почистил перышки и пошел дальше. Молодец. Удачливый, потому что не замерз и не заболел зимой, и смелый -- не всякий отважится жить в одной плоскости с крошками, которыми питается.

Первый в этом году теплый ветер. Располагает к снисходительности.

Подслушанный в автобусе разговор. Мальчик, лет шести: "Мам, а попробуй дышать глазами. Вот так, смотри -- закрыть рот, не моргать и выдыхать." Я потренировалась таким образом смотреть на окружающие вещи, и довольно быстро научилась различать во взгляде вдох и выдох зрения. А кто-то из китайских мудрецов, не помню кто, сказал, что настоящий человек дышит пятками.

Мишкина сестренка сделала в контрольном диктанте всего одну ошибку. В слове "лжепророк". Какую, интересно?

Недавно Мишка с Лешей играли в шахматы и придумали гамбит без названия. Они говорят, это такой очень древний вариант, но до сих пор не названный ничьим именем, потому что всякий, кто до него додумается, бывает настолько поражен его красотой, что никому ничего не говорит, дабы не лишать других радости самим легендарный гамбит найти.

Сон, после которого я кое-что поняла и прекращаю вести эту тетрадь. Мне приснилось, что сижу в некой комнате, в гостях, и все вновь приходящие гости должны выполнить то или иное действие (такая игра, вроде как в фанты). Долгое время никто не приходит, все ждут, и наконец -- на этом сон оборвался -- появляется незнакомая мне девушка, которой велено прочесть наизусть 13-ю главу 1-го Послания Апостола Павла к коринфянам, и просит дать ей время настроиться, "потому что сначала надо просто излучать свет, а потом можно и о душе подумать". Я проснулась и обнаружила, что именно 13-ю главу сама местами знаю наизусть, а слов, произнесенных девушкой из моего сна, там нет. Думаю, их вообще уже нигде нет, они существовали лишь в тот момент, когда были обращены ко мне.

Осталось прочесть один рассказ, сочиненный в майские праздники того же года, под названием "Разная история". Маша отложила блокнот и вернулась к будущему Майскому Дереву -- развесила пропитавшиеся и обсыпанные кристалликами солей полоски бумаги на балконе, четырьмя колониями в четырех углах. Пока они сушились, купила хлеб, пообедала, нарезала старую буханку ржаного "Измайловского" кубиками на сухари. К пяти часам Дерево было готово и оставлено на балконе -- трепетать огнеопасными листьями.

Анна ходила по комнате, иногда останавливалась или садилась -- вспоминала прошедший день. Хроника начиналась не с того момента, с какого ей хотелось бы, а чуть раньше.

...день был нежаркий, но солнечный и безветренный. С английской книжкой в руке, другой рукой придерживая край светло-синего длинного платья, она вышла из троллейбуса, сделала несколько шагов вперед, остановилась, затем прошла еще метров двести и свернула направо. Мысль о непривычности происходящего (встреча назначена не у метро, не у памятника и не у чьего-то дома, а в произвольном, без особых примет, незнакомом месте) отвлекла ее, и она не сразу заметила нужное здание -- четырнадцатиэтажное, совсем новое на фоне окрестных. Медленно пошла вдоль забора, почему-то удивляясь соседству голубятни с помойкой и пожарной частью, чуть не плача из-за только что прочитанного рассказа (книжку все еще не убрала в пакет), прикасаясь мимоходом к диким яблоням. Звякнула о ржавую проволоку подвешенная к ее сумочке серебристая медаль с явно самодельной надписью "королева Анна, гражданка американских штатов" -- надписью по-русски, но латинскими буквами -- и профилем действительно похожей на королеву особы. Дойдя до края тротуара, обхватила правой рукой яблоню и стала ждать, разглядывая портрет на обложке книги. Поразительно, но даже не видя портрета, она могла бы описать это лицо, эту улыбку и множество мелких морщинок около глаз -- все прозрачно пряталось за каждой страницей. Жаль, нет русского перевода. Родители увезли ее в Америку семнадцатилетней, и диковато было теперь путешествовать по собственному дому в другом веке, в иностранной одежде, с иностранными привычками, не без иностранных воспоминаний на каждом шагу, и к тому не выпуская из рук книжку на иностранном языке.

Ой, какая страшная сказка. Что же теперь делать?

В смысле: кто любит сказки по-настоящему, тот не боится в них попадать, а она вот-вот и не справится с первым же испытанием -- оглянуться, подойти и поднять глаза.

Где же твоя пресловутая жажда сюжета, Аннушка?

Сюрпризы алфавитного порядка: декабристки раньше декабристов.

Да, конечно, хорошо уметь читать, но уметь разговаривать еще лучше. Радость от разговора несравнима с удовольствием от текста.

Четыре года. "Мам, а та синяя книжка про что? Не знаешь? Но ведь папа ее читал, значит, и ты тоже. Как -- почему? Ты же сама говорила, что если люди живут вместе, то у них все общее..."

(Волшебное слово. Мгновенное выздоровление, пробуждение от фантомного наркоза. Напряженность превращается в непринужденность, как worldwide war в World Wide Web).

Уличный проповедник пристал к ним и говорит: -- Молодые люди, у вас такие интересные лица, и я вижу, вы идете не спеша, можно с вами побеседовать? Как вы думаете, почему многим людям тяжело умирать? Так вот, наша церковь...(не слушала)... мы помогаем друг другу при жизни прийти к такому состоянию духа, чтобы не страдать перед смертью, а преподнести Создателю душу быстро и вовремя, удостоиться тех сокровищ Царствия Небесного, о которых сказано...(- Почему ты так рванул от него? Забавный был человек. -- Да он же просто пародировал учебник экономики, я даже помню, откуда это! Маркетинг. Доставить товар потребителю в нужный момент, в кратчайшие сроки и с максимальной выгодой. -- Да-а...).

Коломенское почти не изменилось. Пока они шли в гору, все было прекрасно, а теперь, вместе со спокойным шагом, отчего-то вернулась прежняя неловкость. Дабы отогнать ее, она тихо, отстав от него на несколько шагов, напевала дассеновское et si tu n'existais pas. Не помогало.

-- Хорошо. Вчера, кстати, приготовил кое-что тебе показать -- и забыл дома...

...если бы они жили вместе, она любила бы позднюю весну и лето, потому что вечерами было бы достаточно светло, чтобы высматривать из окна его, идущего домой...

...если изделие из хрусталя утратило блеск, его можно протереть свежим срезом сырой картофелины и затем сполоснуть водой, добавив...

...не спешите выбрасывать кофейную гущу -- она хорошо удобряет комнатные цветы...

Новая напасть. В такой ситуации естественно вспоминать, скажем, ахматовские стихи, а вместо этого в голове вертятся полезные неизвестно кому советы -- не надо было в метро отводить глаза и от нечего делать заглядывать через плечо соседки слева, читавшей энциклопедию домашнего хозяйства. Правда, интересно было:

...пятна от шоколада смывают крепким раствором соли...

...ржавые пятна можно удалить лимонной кислотой или смесью соли со скипидаром, а также...

...новые колготки прослужат дольше, если их положить на сутки в морозильную камеру...

-- Аня, а что за книжку ты спрятала, когда я тебя окликнул?

(Когда она покупала эту книгу, продавец "предупредил", что автор немного моралист, как и все интеллектуалы в первом поколении. Ей сразу теплее стало, словно она с рождения была влюблена во "всех интеллектуалов в первом поколении" и поклялась слушать и читать только их).

-- А потому, что хорошую книгу всегда начинаешь перечитывать, не успев дочитать до конца. У меня с собой еще одна есть, на русском, тоже очень мне нравится и уже с тремя закладками.

-- Покажи. Ага... Маргарита Штольц. "Разговоры с Христианом М." Кто такой Христиан М.?

-- Был такой немецкий поэт -- Христиан Моргенштерн. Но он здесь почти ни при чем. Просто монологи на разные темы, обращенные как бы к нему.

-- А кто эта дама с простым германским именем Маргарита Штольц?

-- Не знаю. Здесь написано только то, что она наша ровесница, живет в Ганновере, училась журналистике и несколько лет работала на телевидении. Пишет пьесы, стихи и прозу.

-- А на какие темы ее монологи, то есть разговоры?

-- Да тут много. Хочешь, прочту первый попавшийся?

-- Так... эти я еще сама не читала -- один небольшой, о природе, а следующий, соответственно, об искусстве. Слушай первый.

Недальний парк -- одно из лучших мест для выслушивания своего пульса, своего дыхания, каждой входящей и выходящей волны. Его ровные тропинки исключают возможность заплутать, то есть заблудиться или слукавить.

Но нам нужна неизвестно куда ведущая дорожка. Выбрать ее легко, ведь память во время подобных прогулок рассеянна и ленива. Деревья по обе стороны движения скроют все, на чем может остановиться заинтересованный взгляд. Никто и ничто не помешает нашему "самоочевидцу".

Где же его тропинка? Он сам ее приготовил, ежедневно записывая по два слова -- обычно одно утром, другое вечером. Получился неровный столбик, и кочки-черточки между словами. Теперь он медленно там путешествует, как дирижаблик Поплавского. Почти кругосветно.

Армия подножных камней ему навстречу, и каждый камень растекается после подбрасывания как желток. Дым просит помиловать, но и на солнце бывают мозоли -- они соленые, и вот уже дым превратился в древесное молоко. Близ парка метро вырывается из-под земли; на выходе продают металлические оладьи, этим занят мальчик, он то и дело падает в обморок, и тогда щенок, похожий на клоуна, остается один. Небо над парком каменное, так что не успевших бежать ждут безобразное рондо, веревочная лапа и дверь в открытое озеро. Все это можно перетерпеть, если зачесать волосы крест-накрест -- мол, ты никто, ты тля, а не рысь, убери свою осень в коробок. Растениям проще - у них парики.

Часы демонстрируют чудеса промедления, но они правы -- сейчас не март, и любое слишком скорое плавание -- лишь растравливание мягких игрушек, рисование вечности. Представьте себя у вершины горы: одна нога здесь, другая там, а альпеншток -- нигде.

Первый день пропускаем. Вторник -- это повторение, среда -- плющ, четверг -- мяч для регби, пятница -- наш парк, суббота -- астральный цирк, а воскресенье, конечно же, белого цвета. И снова весна, снова плетение словес и ток меда в бесконечность. Карандаш, которым записано все это, лежит под ореховым деревом, по стволу дерева нервно перемещается белка, а на глазах у белки повязка -- нежная восточная лента.

Напомню, что годы, в течение которых создавалась эта композиция, проходили под знаком очень теплого, особенно в сравнении с предшествующими, стиля в искусстве. Сначала интуитивно-синтетический, этот стиль, вероятно, был ближе всего к лирической абстракции. Позднее он получил собственное имя -- ассоциативно-заклинательный стиль, или ассоциативно-заклинательная лирика.

Картина называется "Январь 1826-го". Если слово "ассоциативный" употреблялось довольно часто даже в те времена, то сочетание с ним "заклинательного" стало неожиданностью. Идея же была простая -- придать ассоциативному, т.е. индивидуальному началу в произведении некую всеобщность посредством дополняющих сюжетов. Таким сюжетом мог стать пейзаж, портрет, автопортрет, мифический рисунок или, как на данной картине, исторический эпизод. Являясь продолжением потока ассоциаций, сюжет в то же время становится смысловым и интонационным вихрем внутри него, "динамической остановкой", вызывающей благоговение сродни заклинанию, становится обетом единства и преемственности.

Картина называется "Январь 1826-го". Художнику посчастливилось найти образ словно созданный для идеального заклинания, ведь царь -- это и личность, и символ непрерывности истории народа, а царь, что изображен здесь, к тому же почти священная фигура -- для русских. Посмотрите сюда -- очень человеческий облик, если можно так выразиться. Тщательно выписанное лицо. Деталь посоха, напоминающая язык, наводит людей разных вероисповеданий на сходные мысли, например, о "трости скорописца" и о "жертвенном огне".

Картина называется "Январь 1826-го". Заклинание -- это манифестация царственного и нуминозного в личном, это saudade по сложной и глубоко значительной совместной деятельности, по способности быть не только собой, преображаться в "Я+", преодолевая крайности "Я" и "не-Я". Иными словами, каждый человек стремится познать индивидуальные возможности, а группами людей движет еще и желание познать возможности коллективные. Не случайно т.н. первый Ренессанс был отмечен первым из этих двух стремлений, а второй Ренессанс -- еще и долгим пристальным вниманием к возможностям коллективного творчества.

Картина называется "Январь 1826-го". Но коллективное коллективному рознь, и этому есть поразительно цельные подтверждения даже в древнейшей истории. Не кажутся ли вам странными обстоятельства, при которых строилась вавилонская башня? Казалось бы, ничего особенного -- человек дерзнул, Бог наказал. Но в том-то и дело, что дерзнул не один человек, а люди, много людей, да и наказание последовало непонятное -- ведь разноязычная толпа могла бы продолжить работу (кто сомневается -- выгляните в окно и понаблюдайте за стройкой, она продолжается уже лет пять). Древние строители, однако, оставили попытки "сделать себе имя", поскольку осознали смысл наказания. Ведь если бы они довели дело до конца, то результат был бы лишь суммой индивидуальных усилий, а итог подлинного коллективного творчества всегда качественно отличается от личных слагаемых, и если распадается, то не на части, а на многие целые. Смешение языков просто напомнило людям, что они все разные, что каждый должен сам осознать свой вклад и свою ответственность, а иначе они общностью не являются и "сделать себе имя" чисто механически не могут. Правда, если механическое движение вплетено в живое, то повторимое растворяется в неповторимом, и обычное вращение колеса, приобретая свойства живой природы, становится вихревым.

Мы отвлеклись от картины, она называется "Январь 1826-го". Слева вы видите причудливое очертание, как бы фрактальный прообраз Зимнего дворца зимой. На лиловом фоне вдали -- белая колокольня, и кто-то ударяет в колокол (тихие, тяжелые шаги литературного командора Бертольда Брехта, с тоской вспоминающего своего отца, директора фабрики, который, несомненно, знал толк в коллективном труде, но сыну оставил в наследство лишь смутное побуждение покарать всех бездельников, снобов и эгоистов)

Картина называется "Январь 1826-го". Правее колокольни -- несколько деревьев, а еще правее -- снегирь (в отличие от лишенных лапок несчастных птиц, выдуманных Уильямсом, этот снегирь явно спустился на землю не умирать, а жить)

Картина называется "Пешему снегирю". Простите, картина называется "Январь 1826-го". Дальше -- семь человеческих фигур. Эти люди одеты не по погоде. Они откуда-то вернулись, и каждый рассказывает, что с ним там произошло.

Первый: -- Я вдруг почувствовал себя очень сильным, даже всемогущим. Второй: -- А я вообще себя не чувствовал. Растворился во всем. Третий: -- А я увидел одновременно себя и всех своих предков с потомками. Мы передавали друг другу зеленые шары и смеялись. Четвертый: -- А я чувствовал, что очень всех люблю. Пятый: -- А я ничего не помню. Шестой: -- А я помню, но не знаю как сказать. Седьмой: -- А я, пожалуй, пока вернусь туда, а там видно будет.

-- Своеобразно. Только перевод, по-моему, не очень хороший.

Неловкая пауза. Плохой перевод или нет, но благодаря Маргарите Штольц у Анны дома завелась тетрадка, в которую она пишет ему сказки. Пока всего четыре. А он об этом не знает. Может, признаться? Ой, нет.

Краткое содержание первой сказки. Одна добрая старушка узнает из вещего сна, что скоро у нее в кладовке поселится необычное существо. Это существо отличается от людей внешностью, а также тем, что оно способно на бескорыстные поступки и самопожертвование только один раз в году, а именно -- в печально известную ночь с 1-го на 2-е мая, и что оно вытворит в эту ночь, одному Богу известно. Конечно, в душе у старушки начинается долгая борьба страха с любопытством и чувством ответственности (существо надо кормить), но в финале добродетель торжествует. Старушка заходит в кладовку с большим куском пирога, включает свет, осматривается, а существа и нет нигде. Правда, на полу вместо серого пояска от старого халата валяется самый настоящий хвост.

Сет убивает Осириса, разрубает его тело на 14 частей и прячется. Приходят Исида и Нефтида.

Сет: -- Какой он тебе брат, прости господи! (убегает)

Исида с Нефтидой собирают все части вместе, но Осирис не оживает.

Исида: -- Все зря! (в отчаянии разрывает себя на 15 частей)

Нефтида спешно собирает куски тела. Появляется Тот и чем-то брызгает на трупы Исиды и Осириса. Они оживают. В это время Тот вертит своей птичьей головой, находит какой-то мелкий предмет и передает его Нефтиде.

Нефтида: -- Сестренка, здесь одна твоя косточка. Лишняя, выходит.

Третья, самая длинная. Основана на подлинных слухах. Ведь Москва -- такой большой город, что любые слухи легко комбинируются с любыми реальными событиями (а также с любыми другими слухами). Если бы москвичи этим умело пользовались, туристы рассказывали бы о здешних местах истории похлеще, чем корабельщики о царстве славного Салтана.

В числе прочих достопримечательностей в Москве есть несколько мест, где поезда метро выходят из-под земли. Места подозрительные, о таких говорят, что там рано или поздно обязательно возникнут неприятности, надо только терпеливо ждать. И вот однажды в Измайловском лесопарке, что соседствует, в частности, со станцией метро "Измайловская", завелся жуткий зверь...

Но все по порядку. Лет за пять-шесть до описываемых событий все газеты писали о крысах-мутантах, в просторечьи "метровых крысах". Несчастные животные обитали в тоннелях метро и, по свидетельствам очевидцев, были примерно метрового роста.

Возможно, поблизости от выходов тоннелей на поверхность действуют факторы, благоприятные для дальнейшего развития всевозможных патологических изменений. Но это лишь догадки. Как бы то ни было, в Измайловском лесопарке в один прекрасный день обнаружилась двухметровая крыса, способная к прямохождению. Сначала никто в ее существование не верил, ведь "такие натуры, к счастью, весьма редки", как некогда выразился по другому поводу Стендаль. Однако многочисленные доказательства не заставили себя ждать, тем более что в обычае Нехорошей -- так окрестили крысу москвичи -- было приближаться к человеку сзади и дружески класть лапу ему на плечо (а потом в ужасе убегать от его диких воплей). Художники, устраивавшие раньше в Измайловском выставки-продажи своих картин, перестали там появляться после известной истории с Нехорошей, когда та, видимо, от восхищения, взяла одного пейзажиста на руки и, выражаясь сухим языком очевидцев, унесла его в лес. А художница М. утверждает, что Нехорошая погрызла ее картину "Натюрморд", и даже выставляет теперь эту картину под названием "Натюрморд в соавторстве с Нехорошей". К сожалению, точно определить, действительно ли виновата Нехорошая, невозможно, поскольку художница М. работает в оригинальной технике dolce stil post-nuovo, требующей пропитки холста сахарным сиропом, и польститься на ее картину могло любое другое животное.

Дальше -- больше. Выяснилось, что Нехорошая... умеет говорить по-русски! Кто-то выследил ее, когда она склонилась над маленькой норкой недалеко от пруда и сказала "мама". После этого Нехорошую неоднократно пытались поймать и подвергнуть лабораторным исследованиям, но пока безуспешно. Одному независимому наблюдателю, по его словам, удалось однажды поговорить с крысой, и она рассказала ему много интересного о себе, "произведя впечатление натуры тонкой, но не умеющей своей тонкостью оперативно пользоваться". Неизвестно, можно ли ему верить, но тем не менее:

Нехорошая сказала, что страдает дальнозоркостью памяти (в более подробные объяснения не углубляясь);

Нехорошая сказала, что ангелы и демоны, несомненно, существуют и часто являются ей, но она воспринимает их не посредством зрения и слуха, а через мысли и эмоции;

Нехорошая сказала, что до двухметрового роста и прочих отклонений ее довело злоупотребление неким наркотическим веществом растительного происхождения, а показать растение наотрез отказалась;

Нехорошая также сказала: -- Согласно древней легенде, один фараон делал добрые дела раньше времени, и боги его преждевременно умертвили. Но лучше умереть молодым за неуместные добрые дела, чем в старости за сколь угодно уместные злые.

И последняя сказка. Не про цветочек аленький, но начало похожее, а окончания как такового нет.

Жил-был один человек в провинциальном городе с пятизначными телефонными номерами, и работал он мастером на фабрике. Были у него три дочери, все красавицы.

Однажды этот человек получил небольшое наследство и собрался за границу съездить. Спрашивает он своих дочек: -- Ну, что вам привезти?

Старшая просит шубу, средняя -- видеокамеру, а младшая, самая любимая дочка, которой только-только исполнилось пятнадцать лет, тихо так отвечает: -- Привези мне, отец, от берлинской стены дырку. А у самой слезы по щекам текут, будто чует беду какую...

(Подойти вдвоем, только не смотреться вместе в воду! Ручей на два лица, как у Салмакиды...тьфу! надо срочно подумать о чем-нибудь другом... вот ведь ерунда какая...)

-- И бросили их в воды молочного океана, блистающие как осенние облака.

-- А... Ты бы еще сады, где внизу текут реки, вспомнил!

Маша вздохнула и отправилась на кухню сушить соленые ржаные сухарики для завтрашней прогулки.

Среди ее знакомых, точнее, среди родителей ее знакомых есть по крайней мере один "интеллигент в минус первом поколении". Всю жизнь ничего не читал, кроме газет и детективов, а вышел на пенсию -- от книжной полки сына не отходит. Мало того, теперь он, дико стесняясь, пишет что-то глобальное о своей жизни.

Портрет улыбающегося писателя с морщинками около глаз. Жаль, Поплавскому не привелось (не успелось) видеть каждый день в зеркале такое вот лицо.

Когда стемнело, она вышла на улицу, обошла дом и чуть в стороне от подвальной лестницы подожгла Майское Дерево, торжественно, как синица море. Недолгое полыхание желто-красно-зеленого пламени с едва различимой, но запоминающейся примесью фиолетового. Легкое сожаление: больше никто не видел.

Она ошибалась. Мальчик лет десяти из окна первого этажа. Присвистнул и пожалел о том же.

Ночь с первого на второе мая. И снится Маше сон.

Одноэтажный дом, черно-бело-серый, с обходной галереей. Она собирается войти, и сразу следующий эпизод, уже внутри дома: у нее день рождения, приходят гости, среди них Лена, Леша, Мишка, Анюта, с ними незнакомка, представившаяся Ириной. Все садятся за стол, и кто-то, кажется, тоже незнакомый, поднимая бокал, произносит примерно вот что:

-- Во-первых, Маша, еще раз поздравляю тебя с днем рождения и желаю всего наилучшего! Во-вторых... сначала я собирался предложить тост за присутствующих здесь прекрасных дам, за то, чтобы они всегда были такими же счастливыми и радостными, как сегодня. Но в последний момент мне захотелось сказать иначе: хоть у нас и не восьмое марта, давайте выпьем за всех прекрасных дам, и счастливых, и не очень. За превозносимую Машей царицу Нефертити и за Екатерину Дантес!

Утро второго мая. Маша в узких черных джинсах и алой шелковой майке идет по Кировоградской улице. Серебряно-Виноградный пруд еще далеко. Справа новые дома, слева не очень. Тридцать лет назад здесь была деревня. Если бы деревня исчезла а взамен ничего то без домов город выглядел бы ужасно прямоугольники спрессованной земли лоскутная пустыня с такими мыслями она вышла к Варшавскому шоссе в районе сто десятых номеров домов пошла по четной стороне безучастно взирая на бензоколонку мойку машин булочную галантерею разные торговые дома стрелки белым мелом на асфальте следы игры в казаки-разбойники у пруда покормила двух селезней сухариками дошла до метро купила мороженое перешла на другую сторону шоссе здесь все совсем иначе дома вдоль дороги старые кирпичные на них государственные флаги по случаю вчерашнего праздника съела свое фруктовое эскимо теперь некуда выбросить обертку по сторонам больше не смотрелось только в землю начала про себя повторять наизусть стихи Б.П. какие помнила например вот эти ранние Над белым домом белый снег едва Едва шуршит иль кажется что белый Я приходил в два два и два и два Не заставал Но застывал Что делать Се слов игра могла сломать осла Но я осел железный я желе Жалел всегда желел но ан ослаб Но ах еще Пожалуй пожалей... или другие Лицом к лицу и вновь к лицу лицом До самой смерти и до смерти самой Подлец встречается повсюду с подлецом В халат одетым или даже дамой Пока на грудь и холодно и душно Не ляжет смерть как женщина в пальто И не раздавит розовым авто Шофер-архангел гада равнодушно или еще Под березою в желтом лесу Спит прекрасный лесной Иисус Кроткий заяц стоит над ним Греет лапу о желтый нимб и более поздние стихи тоже Тихо белые шапки наденут ночные цари фонари Все будет царственно хрупко и так смертно что страшно и думать... Все только вьюга золотой свободы Лучам зари приснившаяся боль... Затихает душа замирает Забывает сама о себе...И на ней как весы в равновесьи Равнодушен к добру и ко злу Полон солнечной радостью весь я Свесив теплую руку к веслу... Не верю в свет заботу ненавижу Слез не хочу и памяти не жду Паду к земле быстрее всех и ниже Всех обниму отверженных в аду...одно стихотворение полностью вспомнила Как страшно уставать Вся жизнь течет навстречу А ты не в силах жить Вернись в закуток свой Таись учись скрывать И слушай там весь вечер Как мелкий лист дрожит Под каплей дождевой В окне спокойный свет Едва трепещут листья Темнеет длинный день Слабеет улиц шум Чего-то в мире нет Ни в блеске гордых истин Все это тени тень И ты устал от дум Сквозь сумрак голубой Спешат больные люди За тьмой насущных дел Не видя лучших лет Молчи и слушай дождь Не в истине не в чуде А в жалости Твой Бог Все остальное ложь Ты им не нравишься Ты одинок и беден Зато она с Тобой Что счастье без нея А с ней к чему покой И даже сон о небе Дождливым вечером Закатные края. Так дошла до конца шоссе все время вдоль трамвайной линии по пути заметила только магазин "Рабочая одежда" где в витрине выставлены манекены в страшных резиновых масках похожие на гостей из фильма ужасов опоздавших ко Дню Всех Святых на полгода развязный усатый охранник около гастронома подозвал и пригласил выпить с ним водки видимо его привлекло легкомысленное изображение голой девицы на Машином пакете она вытряхнула оттуда карту кошелек расческу и захваченные в последний момент блокнот (тот самый) и простой карандаш вывернула пакет наизнанку положила содержимое обратно и довольная пошла дальше перешла у железнодорожной платформы через мост но спуститься к реке не удалось все перекрыто попыталась выйти на набережную в другом месте свернула на улицу Ленинская Слобода через дырку в заборе добралась до грязного берега грязной реки пошла по парапету но вскоре увы путь преградил железный забор пришлось подняться обратно и вернуться сквозь ветки один раз чуть не свалившись с обрыва дикие места вокруг никого за забором злые собаки убить ее при желании ничего не стоит слегка испуганная вернулась на Автозаводскую на ходу сочиняя проклятья суть которых сводилась к тому что хорошее место ленинской слободой не назовут немного устала в туфлях камешки Велозаводская Симоновский вал Крутицкий вал плавно перетекающие друг в друга хорошие просторные улицы кто бы мог подумать что совсем неподалеку такая дыра как эта слобода ленинская после поворота в начале Абельмановской улицы где магазин электроники "Виртуальный мир" два пацана в пыльных куртках спросили как называется станция метро ближайшая к Красной Площади им туда надо она долго вспоминала как переименовали "Площадь революции" и не вспомнила позже выяснилось что ее никак не переименовали почему-то разозлилась на тех мальчишек мол вырастете дураки хлебнете виртуального мира мало не покажется при чем тут виртуальный мир? на Рогожском валу старушка с палочкой попросила на хлеб дальше было шоссе Энтузиастов где произошло нечто странное Маша вдруг вспомнила какую-то ранее неприятную ей сцену из собственной жизни тут же забыла какую но вот что удивительно воспоминание не было тягостным а предстало в виде картинки без слов без движения без эмоций но светлой это было что-то совершенно новое есть пища для размышлений но не сейчас слишком утомилась даже стала внимательна к своим шагам дорогие люди вашему вниманию предлагается анкета вы можете выбрать один или несколько подходящих ответов первый вопрос что вы готовы безвозмездно подарить пешему снегирю птице без определенного имиджа и планов на будущее а) ничего б) корочку хлеба в) восхищение г) свободное время д) все что он попросит е) все вышеперечисленное и последний вопрос что вы готовы безвозмездно принять от пешего снегиря а) ничего б) все в) не знаю г) не знаю и знать не хочу д) не знаю и знать не хочу раньше времени а теперь подсчитайте сумму баллов если вы набрали то вы идти пешком дальше по этому шоссе не было сил и смысла и около метро "Авиамоторная" напротив магазина "Близнецы" села в пятьдесят третий троллейбус доехала до Главной Аллеи вошла в парк тихий словно не он был парком а кто-то другой вокруг ни людей ни Нехороших запах неравномерно зеленеющего смешанного леса до серебряно виноградного так и не дошла упала в метро на скамейку и пропуская электрички грызла сухари а когда надоело достала из пакета блокнот с карандашом там еще оставалась пустая страничка и скоро под растительными виньетками незаметно для себя ни о чем таком не думая почти машинально вывела два слова: карманный забывальник.

Гарднер, Джон Чэмплин -- американский писатель. Родился в 1933 г. в Батавии, штат Нью-Йорк, в семье фермера и учительницы английского языка. Отец писателя был также проповедником в местной пресвитерианской церкви. Дж.Гарднер с детства писал стихи и прозу. В колледже сначала увлекался химией, затем выбрал филологию и стал специалистом по античной и средневековой литературе. Преподавал в университетах США. Автор романов, повестей, рассказов, эссе, переводов и переложений, сборника стихов, кино-- и телесценариев, оперных либретто, книг для детей и других произведений. В конце 70-х годов его эссе "О нравственной литературе" вызвало много споров в американских литературных кругах. На русский язык переведены романы "Осенний свет", "Никелевая гора", "Крушение Агатона" и "Грендель", повесть "Королевский гамбит", некоторые рассказы. В 1982 г. Джон Гарднер погиб в автомобильной катастрофе.

Палимпсест -- древняя рукопись, написанная обычно на пергаменте, после того, как с него счищен прежний текст. В современной культурологии слово "палимпсест" чаще употребляется в переносных смыслах.

Поплавский, Борис Юлианович (1903 -- 1935) -- поэт, прозаик, эссеист, художник, мыслитель. С 1921 г. жил в Париже. Четыре сборника стихотворений Поплавского -- "Флаги"(1931), "Снежный час"(1936), "В венке из воска"(1936) и "Дирижабль неизвестного направления"(1965) -- вышли в Париже и переизданы в США (Поплавский Б. Собрание сочинений/под ред. С.Карлинского и А.Олкотта. Славянская серия. Беркли, Калифорния, 1980 -- 81) и в России (Поплавский Б. Стихотворения. -- Томск: Издательство "Водолей", 1997.). Романы "Аполлон Безобразов" и "Домой с небес" опубликованы отдельной книгой в Санкт-Петербурге, в 1993 г. На сегодняшний день в России вышли еще две книги Поплавского -- "Неизданное" (Москва, Христианское издательство, 1996) и "Покушение с негодными средствами: неизвестные стихотворения, письма к И.М.Зданевичу" (Москва, Издательство "Гилея", 1997).

Конгениальность -- глубокое сходство, соответствие по духу.

"Новокузнецкая" -- станция московского метрополитена.

"...форель начала биться..." -- имеется в виду поэма М.Кузмина "Форель разбивает лед".

"Над солнечною музыкой воды" -- цикл стихотворений Бориса Поплавского (1934), посвященный Н.Столяровой и включенный автором в книгу "Снежный час".

Черная Мадонна -- образ из одноименного стихотворения Поплавского.

Геркуланум -- римский город, находившийся неподалеку от современного Неаполя, засыпанный в 79 г. н.э. при извержении Везувия вулканическим пеплом, но, как обнаружено при раскопках, почти не подвергшийся разрушению.

Шмидт, Анна Николаевна (1851 -- 1905) -- жительница Нижнего Новгорода, репортер местной газеты. После прочтения поэмы В.С.Соловьева "Три свидания" сочла себя женским alter ego автора и земным воплощением Софии. Избранные сочинения Анны Шмидт и ее переписка с В.С.Соловьевым были изданы в 1916 г. в Москве, в издательстве "Путь", по инициативе П.А.Флоренского и С.Н.Булгакова. Книга называется "Из рукописей Анны Николаевны Шмидт: О Будущности; Третий Завет; Из дневника; Письма и пр.; С письмами к ней Вл.Соловьева". П.А.Флоренский отозвался о сочинениях А.Шмидт как о "философии материнства, доселе почти не существовавшей".

"...и все навсегда остается таким" -- цитата из стихотворения Арс.Тарковского.

Монпарнас -- бульвар в Париже. В нескольких кафе на Монпарнасе в первой половине XX века постоянно собирались художники, поэты, писатели, в т.ч. и русские эмигранты. Б.Поплавский был завсегдатаем монпарнасских кафе.

Бризантность -- способность взрывчатых веществ производить при взрыве местное дробление твердой среды, прилегающей непосредственно к заряду в определенном радиусе.

"...и крестоцветными глазами". -- Крестоцветные: 1. Семейство двудольных растений. 2. Возможно, производное от сущ. "крестоцвет" -- декоративная деталь в архитектуре готики и неоготики в виде стилизованного цветка, обычно завершающая башни.

"...это на странице 250..." -- вероятно, в книге Катрин Милле "Современное искусство Франции". На фотографии -- художники Эрве и Ришар Ди Роза, экспозиция 1985 г.

"...наверх всплывает без усилий" -- цитата из стихотворения О.Мандельштама.

Салмакида -- согласно 4-й книге "Метаморфоз" Овидия, изнеженная озерная нимфа Салмакида превратила в гермафродита сына Меркурия и Кифереи, пленив его и пожелав слиться с ним в единое существо (против воли юноши).

Грендель -- ужасное кровожадное чудовище из эпоса о Беовульфе. От лица Гренделя написано одноименное произведение Джона Гарднера (1971).

Дерево мэй, или мэйхуа -- дикая слива, цветущая ранней весной, символ стойкости и чистоты в традиционной китайской литературе. К May Tree и вообще к майским праздникам отношения не имеет.

Иоганн Э. -- более известен как Мейстер Экхарт.

"Навестила центр города..." -- Маша находилась неподалеку от восстанавливавшегося в это время Храма Христа Спасителя.

"Бросим его в яму..." -- ссылка на библейскую историю о коварстве братьев Иосифа (Быт. 37).

"Liberte, egalite, fraternite -- ou la mort" -- "Свобода, равенство, братство -- или смерть" (франц.).

"...настоящий человек дышит пятками". Автор этого изречения -- Чжуан-цзы.

13-я глава 1-го Послания Апостола Павла к коринфянам начинается так: "Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я -- медь звенящая, или кимвал звучащий".

"Измайловский" -- один из сортов ржаного каравая.

"Очи потупив" -- цитата из стихотворения М.Цветаевой.

"...как worldwide war в World Wide Web" -- глобальные коммуникационные системы, в частности, Internet, выросли из оборонных технологий.

Et si tu n'existais pas -- И если бы тебя не было (франц.).

Христиан Моргенштерн (1871 -- 1914) -- немецкий поэт.

Фрактальный -- имеющий форму объекта дробной размерности (самоподобного), например, коралла или дендрита.

"...выдуманных Уильямсом" -- здесь имеется в виду Теннесси Уильямс, выдающийся американский драматург XX века.

Dolce stil post-nuovo -- видимо, пародируется название итальянской поэтической школы конца 13 в. dolce stil nuovo ("сладостный новый стиль"), приверженцы которой были склонны к сочинению возвышенной и изящной любовной лирики.

Вишну-Пурана -- произведение древнеиндийской литературы.

"...сады, где внизу текут реки" -- из Корана, описание рая.

Нефертити -- египетская царица в нач. 14 в. до н.э. (амарнская эпоха), супруга фараона Аменхотепа IV (Эхнатона), религиозного реформатора. Имя Нефертити в пер. с древнеегипетского означает "красавица грядет".

Екатерина Дантес-Геккерн -- сестра Н.Н.Гончаровой. В ходе небезызвестной интриги стала женой Дантеса.

"Над белым домом белый снег едва..." и далее -- стихи Б.Поплавского цитируются без сохранения авторских пунктуации и оформления.

ПЕШЕМУ СНЕГИРЮ

поэма